Саргассово море встретило нас абсолютным штилем и безоблачной погодой. Сразу пришла мысль – надо срочно отремонтировать верхнюю крышку выбрасывающего устройства. Но не успели мы окончательно продуть главный балласт для этой работы, полюбоваться бесконечными полями саргассовых водорослей, среди которых вольготно плавают громадные, полутораметровые в диаметре черепахи, как радиолокационные станции самолетов ПЛО загнали нас под воду. Что мы знали о Бермудском треугольнике[1], через который был проложен наш маршрут до пролива Кайкос среди Багамских островов? Только то, что печатала наша пресса и сообщали другие средства массовой информации. Известно, что только с 1945 по настоящее время в Бермудском треугольнике погибло более 100 судов и самолетов со всеми экипажами, общая численность которых превышает тысячу человек. К примеру, 5 декабря 1945 года в этом районе бесследно исчезли 5 бомбардировщиков‑торпедоносцев и гигантский самолет США. К сожалению, доподлинных, научных сведений о причинах подобных катастроф до сих пор в открытой печати не имеется.
Многое здесь могли прояснить гидрографические службы различных стран. Но их деятельность не слишком активна, а данные научно‑исследовательских работ либо засекречены, либо недоступны читателям. Правда, в последнее время появились публикации в различных источниках СМИ о том, что тайна бермудского треугольника якобы уже раскрыта. Что виной катастроф с судами и самолетами в бермудском треугольнике являются так называемые «волны‑убийцы», которые зарождаются в глубинах океанов нивесть где, спонтанно, неожиданно обрушиваясь на суда и переламывая их. Однако механизм зарождения волн‑убийц и цунами до сих пор до конца не ясен. И здесь следует еще многое прояснить ученым и изучить эти странные аномальные явления природы и морской стихии.
(А. В. Батаршев)
[6, с. 201−203]:
«Первой наткнулась на цепь противолодочных сил США Б‑130. Случилось это 23 октября южнее Бермудских островов. В ту пору о печально знаменитом треугольнике еще не было столь широко известно, как сегодня, но советским подводникам в тех проклятых богом водах пришлось нелегко. Может, и вправду попавший в Бермуды обречен, если не на таинственное исчезновение, то уж, во всяком случае, на нелегкие испытания.
Наши подводники еще не знали, что едва их субмарины достигли зоны действия тогда еще совершенно новой американской системы СОСУС, то каждый их шаг, каждое изменение курса становились тот час известны американцам. Под толщей воды по океанскому дну на многие сотни миль были раскинуты паучьи сети чутких электромагнитных кабелей, и едва подводная лодка пересекала хотя бы один из них, на береговые станции немедленно шёл соответствующий сигнал. Еще один кабель – еще сигнал. После этого в район нахождения нарушителя спокойствия высылались самолеты и корабли… Однако, советские моряки в очередной раз показали миру, что им лучше удаются задачи невыполнимые!..
На Б‑130 случилась беда. Терпение людей бывает беспредельным, металл же имеет свой предел. Наступил такой предел и для в конец изношенных дизелей Б‑130. В одну из вахт к Шумкову в центральный пост буквально ворвался командир электромеханической боевой части капитан‑лейтенант Виктор Паршин:
– Все три дизеля вышли из строя! Идти можем только на электромоторах!
Шумков побледнел, прекрасно сознавая, что значит прорываться сквозь весь американский флот с поломанными дизелями».
Из воспоминаний флагманского специалиста радиотехнической службы бригады контр‑адмирала в отставке В. Сенина:
«Гидроакустическую вахту на шумопеленгаторной станции МГ‑10 и гидроакустической станции МГ‑13 по полчаса мы несли впятером (три штатных гидроакустика, начальник РТС лодки капитан‑лейтенант Чепрасов и я, флагманский РТС бригады). Чтобы у нас не было теплового удара, нам на получасовую вахту выдавали пол‑литра воды по температуре и вкусу похожую на мочу. Несмотря на это, гидроакустическая вахта неслась непрерывно, положение преследующих нас эсминцев непрерывно фиксировалось в вахтенный гидроакустический журнал, хотя он и был обильно залит нашим потом».
Мечась в глубине, Б‑130 упорно пыталась оторваться от преследования, словно раненная рыба от стаи настигающих ее хищников. Но к этому времени более полутора узлов лодка дать уже не могла. Скоро субмарина снова была взята в плотное кольцо. Теперь заряда батареи хватило только на то, чтобы как‑то поддержать глубину и курс.
И вот, наконец, доклад командира БЧ‑5, которого Шумков давно уже ждал с дрожью в сердце и, честно говоря, боялся:
– Аккумуляторные батареи разряжены полностью. Надо всплывать.
Когда над водами Западной Атлантики в пузырях пены показалась лодка, она тотчас была окружена американскими эсминцами. Впереди и чуть справа в полутора милях держался флагман поисковой группы эскадренный миноносец «Кэплер». В кильватер ему еще один миноносец, Третий держался от лодки справа по корме и, наконец, четвертый эсминец с опущенной буксируемой гидроакустической станцией нагло подошел буквально к борту подводной лодки [6, с. 201–208].
Это лишь небольшие выдержки из книги Шигина о злоключениях, выпавших на долю подводников Б‑130. После поломки и третьего дизеля Б‑130 всплыла в надводное положение и вынуждена была 17 раз посылать РДО в Москву с сообщением о состоянии лодки. Наконец пришел ответ. На помощь было выслано спасательное судно СС‑20, которое взяло Б‑130 на буксир.
Изучение гидрологии Саргассова моря на подводной лодке Б‑36 показало, что до глубины 70 м плотность воды оказалась однородной, температура – около 28−30 градусов по Цельсию. Разумеется, в этих условиях слоя скачка, под которым можно было оставаться «в тени», найти не удалось. Глубины же моря в этом районе – более 6000 м. Значит, слой скачка в море должен быть. Особенно там, где температура резко понижается. Но погрузится на глубины более 70 метров мы пока не могли из‑за неисправности ВИПС. Дальнейшее развертывание по маршруту осуществлялось днем только под электромоторами, ночью – под РДП (работа дизеля под водой на перископной глубине). По данным группы ОСНАЗ мы знали, что в Саргассовом море развернуты как минимум 3−4 авианосных группы, а также самолеты береговой противолодочной авиации, базирующиеся на аэродромы Бермудского треугольника. Самолеты и вертолеты вели поиск визуально и радиотехническими средствами днем и ночью. Поскольку ночью визуальный поиск был исключен, то мы воспользовались этим обстоятельством, заряжая аккумуляторные батареи. Работающие радиотехнические средства авиации мы обнаруживали на расстояниях, позволяющих нам заблаговременно погрузиться. Используя это преимущество, несмотря на 5–6 срочных погружений за ночь, мы все же к утру успевали полностью подзарядить аккумуляторные батареи, что обеспечивало нашу дневную работу в подводном положении.
Следует остановиться на одном эпизоде встречи с тремя противолодочными кораблями США, который позволил нам сделать важный для нас вывод о возможностях уклонения от сил ПЛО. Это произошло при входе лодки в Бермудский треугольник. Три корабля ПЛО шли нам навстречу строем фронта. Мы были удивлены, когда оказалось, что они шли контркурсом нам навстречу, наша же лодка оказалась примерно посредине их фронта. Все три корабля вели поиск гидроакустическими станциями в активном режиме. Это могло означать одно – вблизи находятся подводные лодки. При этом работу станций мы обнаружили гораздо раньше, чем визуально увидели потом верхние срезы мачт и труб кораблей и услышали шумы их винтов. В море – полнейший штиль и удивительно ясная видимость! Успешно уклонившись от встречи, проанализировали дальности обнаружения станций в активном режиме, шумов винтов и визуальной дальности. Пришли к выводу: подводная лодка находится в районе с особой гидрологией!
Так, изучая в процессе командирской учебы тактико‑технические данные акустических средств вероятного противника, меня всегда удивляло одно обстоятельство. Это большие возможности их дальности обнаружения, публикуемые в открытой и закрытой печати. Если это так, то почему в Баренцовом море, где постоянно несли службу американские и английские подводные лодки, имели случаи нескольких опасных сближений и даже незначительных столкновений с ними? Это обстоятельство не предавалось раньше широкой огласке, но в среде наших командиров подводных лодок такие разговоры велись. Значит, из‑за плохой гидрологии в северных широтах способности гидроакустики вероятного противника также ограничены, как и наши. А это значило, что государственные испытания своих станций американцы проводили, по‑видимому, в Саргассовом море или в других акваториях, по своим гидрологическим характеристикам близким с характеристикой гидрологии Саргассова моря. Вот почему они получали большие дальности обнаружения подводных целей. Этот вывод подтвердили данные нашей гидроакустической станции «Арктика‑М», которая в северных широтах давала дальности обнаружения шумов надводных кораблей и судов несколько кабельтовых. А здесь, в Бермудском треугольнике – несколько десятков и даже сотни кабельтовых! При отличной видимости в перископ еще не видно было мачт надводного корабля, но «Арктика‑М» уже «СЛЫШИТ» шум винтов и мы можем классифицировать – надводный ли это корабль вероятного противника или транспорт. Этим мы и воспользовались в нашей дальнейшей работе в противоборстве с американскими противолодочными кораблями. Используя выявленные преимущества в дальности обнаружения работы радиолокационных станций авиации и шумов винтов надводных кораблей, мы своевременно уклонялись от противолодочных сил вероятного противника.
Наконец, в указанное на маршруте время подошли около 10 часов утра 14 октября к проливу Кайкос (в 30 милях от Багамских островов) и донесли об этом в Главный штаб ВМФ. Тут же получили приказание: «Форсировать пролив Кайкос скрытно под РДП». Данное приказание вызвало по меньшей мере недоумение. «Скрытно форсировать пролив Кайкос» – это понятно. Вот только как – это прерогатива командира. Выполнить такое приказание в дневное время при штилевой погоде значило подставить лодку всем противолодочным силам этого района. Лучшего «подарка» супостату и придумать невозможно! Не знаю, кто начертал это «мудрое» решение, но даже молодые вахтенные офицеры, получившие к этому времени хорошую практическую отработку с американскими противолодочными силами, долго смеялись над этим указанием. Когда лодка идет под РДП, у нее кроме трубы для подачи воздуха и выхлопа от работающего дизеля подняты два перископа, антенны радиосвязи и обнаружения радиолокационных станций («Накат»). Заметить этот движущийся «обоз», напоминающий маленький катер, даже визуально с береговых постов наблюдения не представляет никакого труда. Тем более что во время описываемых событий на подходах к проливу Кайкос был полнейший штиль. Кроме того, следует учесть, что на Багамах расположены стационарные радиолокационные и шумопеленгаторные станции. Разумеется, ни о какой скрытности, идя под РДП, не могло быть и речи. До конечного пункта назначения, бухты Мариэль оставалось каких‑то 150−200 миль. Решил форсировать пролив скрытно в подводном положении за каким‑либо тихоходным транспортом. За то непродолжительное время, пока я выбирал подходящее судно, через пролив прошли несколько советских лайнеров, но у них была слишком большая скорость, поэтому они не подходили для нашего прикрытия. Кроме них отчётливо просматривался в перископы силуэт авианосца с сопровождающими его кораблями. Не исключено, что пока я выбирал удобный корабль, под которым смог бы пройти пролив, самолёты и вертолёты могли визуально обнаружить нас, тем более что прозрачность воды в этом районе достигает 100 м. Наконец, лодка подошла к проливу, готовясь в нужный момент начать его форсирование. Вместе с тем сверлила мысль: «Скорей всего, появление тихоходных транспортов в данном районе маловероятно. Крейсерская же скорость прохода судов через пролив порядка 12–14 узлов. Однако, даже идя под электромоторами скоростью 12 узлов, лодка полностью разрядит свои батареи за 3 часа! Как же быть?!»
Нервное напряжение несколько спало, когда на очередном сеансе связи я получил новое боевое распоряжение Главного штаба ВМФ: «Отойти от пролива и занять позицию, ограниченную небольшим радиусом». Эта позиция находилась примерно в ста милях восточнее пролива Кайкос. Дополнительно было приказано: «Оружие иметь в четырёхчасовой готовности к использованию».
Я знал по этой же шифровке, что позиция лодки Б‑130 была нарезана южнее относительно позиции нашей лодки, а позиции Б‑59 и Б‑4 – севернее. В недавно вышедшей книге П. Хухтхаузена [5] приводится иное расположение позиций: Б‑130 – в 125 милях северо‑западнее от нашей позиции; Б‑59 – в 400 милях северо‑восточнее; Б‑4 – в 700 милях югозападнее. Трудно судить, насколько правильно обозначены позиции лодок нашей бригады на схеме Хехтхаузена, однако я действовал, исходя из указаний ГШ ВМФ, по которым позиция Б‑130 относительно Б‑36 была нарезана на карте южнее. К чему это привело, будет описано несколько позже.
Подлинной обстановки мы не знали, но раз ввели четырёхчасовую готовность к применению оружия и отставили переход в б. Мариэль, значит, за те две недели, что мы шли, произошло что‑то очень важное. Но что же?! Не имея никакой информации по сложившейся обстановке от Главного штаба ВМФ, мы с особым старанием прослушивали эфир вероятного противника. И вот 22 октября группа радиоразведки перехватила информацию, переданную открытым текстом по американскому радио: «Президент Кеннеди сообщил, что ракеты с ядерными боеголовками и обслуживающий персонал Советов уже находятся на Кубе. Эти ракеты свидетельствуют об агрессивных намерениях русских. Президент объявил карантин Кубе». Мы поняли, что это фактически означает военную блокаду острова Свободы, означающую экономическое удушение Кубы. Теперь всё стало на место, нам стало ясно, с какой целью нам дали ядерное оружие, почему американцы отзывают свои транспорты из разных портов мирового океана и направляют их в порты Флориды, почему нашу бригаду рассредоточили вдоль Багамских островов и объявили четырёхчасовую готовность к применению оружия. Обстановка значительно усложнилась и тут важно не пропустить сигнал, разрешающий применение оружия. Всё довольно просто. Если американцы начнут применять оружие первыми, они просто перепашут весь Бермудский треугольник. Ну, а если мы начнём первыми, то есть надежда отправить кое‑кого на дно, как минимум – крупный транспорт или боевой корабль, а если повезёт – то и один из авианосцев, время от времени обнаруживаемых нами вблизи нарезанных нам позиций патрулирования.
Сигнал на применение оружия я мог получить только по 4‑х часовому графику подвсплытия на связь. Это заставляло нас всплывать на связь 6 раз в сутки, из них 3–4 раза в светлое время. Мы очень рисковали. Поскольку в светлое время суток в штилевую погоду самолёты и вертолёты осуществляли визуальный поиск подводных лодок и не включали радиолокационных станций. Нужно отдать им должное, они правильно сориентировались. Связь же с Главным штабом ВМФ была затруднена не столько из‑за удалённости от Москвы, но, самое главное, из‑за интенсивных помех на всех радиочастотах, создаваемых американцами с самого начала передач в наш адрес. Из‑за этих помех на расшифровку отдельных радиограмм уходило от нескольких часов до суток. Всё это приводило к задержке получения нужного распоряжения Главного штаба ВМФ. Вот почему в сложнейшей обстановке мы старались не пропустить ни одного сеанса связи, даже рискуя быть обнаруженными.
Как командира меня беспокоила одна мысль: «Почему в это тревожное время Главный штаб ВМФ, знавший военно‑политическую и оперативно‑тактическую обстановку района патрулирования наших лодок, ограничился только указаниями о смене позиций? Почему штаб не информирует нас о складывающейся обстановке в море, а даёт лишь рутинную информацию (сведения об уборке урожая, трудовые будни и т. п.)?».
И все же я нашел ответ на свой вопрос, почему молчал Главный штаб ВМФ. Прошло более 40 лет, в Америке была издана книга Питера Хухтхаузена «Осtober Fury» («Неистовый Октябрь»). В 2008 г. книга издана у нас в России под названием «Карибский кризис: хроника подводной войны». Я узнал, что те же вопросы, которые возникали и у меня, беспокоили и командира 20‑й эскадры подводных лодок контр‑адмирала Леонида Филипповича Рыбалко, профессионального, опытного, аналитически мыслящего, вдумчивого подводника. Наша 59‑я обпл входила в состав 20‑й эскадры. Осенью 1962 года шла подготовка к походу ещё 7 дизельных, но уже ракетных подводных лодок, комплектующихся на базе 20‑й эскадры вместе с плавбазой «Дмитрий Галкин». Однако в конце октября надобность в них отпала. Стоит здесь привести выдержку из книги Питера Хухтхаузена:
«В октябре 1962 года Л. Ф. Рыбалко специально прибыл в Москву в Главный Штаб ВМФ и обратился к адмиралу В. А. Фокину, осуществляющему общее руководство операцией «Кама» (морской составляющей операции «Анадырь»): «Мне бы хотелось выяснить, что происходит, товарищ адмирал? Какая информация сообщалась на лодки Агафонова по текущей обстановке? Знают ли они о наших планах усиления группировки на о. Куба? Что они знаю о развертывании американских противолодочных ударных группировках?» Адмирал Фокин ответил: «Леонид Филиппович, Главнокомандующий ВМФ, адмирал Флота С. Г. Горшков лично запретил что‑либо передавать, кроме рутинной (вести об уборке урожая и т. п.) и текущей информации в сеансы связи. Такого же мнения придерживаются и наши контрразведывательные органы, которые считают, что излишняя информация только навредит успешному проведению нашей операции. Последнее оперативное указание, которое мы послали 15 октября на лодки Агафонова, было о прекращении их следования в пункт Мариэль и о занятии ими позиций патрулирования у Багамских островов, за пределами блокадной линии, объявленной американцами».
Но Рыбалко, внимательно слушая адмирала, думал о своём: «Четыре подводные лодки Агафонова находятся сейчас в самом центре развернутых американцами противолодочных поисково‑ударных группировок, занимаясь патрулированием в своих квадратах. Командиры этих пл не имеют элементарных сведений ни о тактической, ни о военно‑политической обстановке, которая сложилась в мире». Единственное, что ему удалось добиться – это отправить на свой страх и риск извещение мореплавателям, в котором американцы уведомляли, что будут применять сигнальные взрывные заряды с тем, чтобы заставить наши подводные лодки всплыть на поверхность, и чтобы при всплытии они держали безопасный курс в восточном направлении, показывая тем самым, что они поняли сигнал» (данный эпизод в несколько изменённой версии описан в опубликованной в Москве книге Хухтхаузена (см. [5, с. 234−237]).
А пока не имея никакой информации по текущей обстановке от руководства, мы продолжали вторую неделю патрулировать на своих позициях в Бермудском треугольнике, ориентируясь только на данные группы радиоперехвата. Свои выводы из анализа оперативно‑тактической и военно‑политической обстановки, которую пришлось конструировать на основе данных группы ОСНАЗ, я доводил до офицерского состава, потребовал усилить бдительность всего личного состава экипажа. По возвращении лодки в базу я выяснил в Управлении разведкой ВМФ, что против нашей бригады дизельных подводных лодок американцы сосредоточили 85 процентов противолодочных сил Атлантического флота. Конечно, это сильно затрудняло нашу работу особенно при всплытии на 10–15 минут на сеансы связи. Против нас действовала целая армада противолодочных сил. Как потом посчитали в Главном штабе ВМФ, на каждую подводную лодку бригады в этом районе приходилось по одному противолодочному авианосцу, а это свыше 40 самолетов и вертолётов и более 50 кораблей, оснащенных поисковой аппаратурой. И это не говоря уже о том, что вся акватория Саргассова моря как щупальцами была опутана системой обнаружения подводных лодок «Цезарь», которая взаимодействовала с береговой патрульной авиацией. В условиях нарастающего давления противолодочных сил, меня не покидала мысль: «Главное – держать подводную лодку в постоянной готовности к выполнению боевой задачи. А для этого каждую ночь необходимо всплывать под РДП и подзаряжать аккумуляторные батареи. Постоянные и внезапные контакты с поисковыми силами заставляли нас часто прерывать зарядки. Как правило, за ночь приходилось 5–6 раз объявлять срочное погружение, уклоняясь от обнаруженных противолодочных сил. Все это крайне изматывало личный состав лодки. Особо нас донимали жара и влажность на лодке. Высокая температура забортной воды (плюс 29–30 °C), постоянная работа механизмов, выделение тепла от регенеративных патронов, невозможность хорошо провентилировать лодку привели к тому, что в электромоторном, дизельном и двух аккумуляторных отсеках температура держалась в пределах 60–65 °C. Только в концевых отсеках жара была несколько меньше (40–45 °C). Для кратковременного отдыха личный состав направлялся именно в эти отсеки. Участились случаи тепловых ударов, потери сознания вахтенными в отсеках с высокой температурой. Иногда наблюдали такие обмороки у отдельных лиц через 15–20 минут после заступления на вахту, а ограниченные запасы воды не позволяли выдавать её более 250 граммов в сутки на человека. И это – в условиях сильного потоотделения и обезвоживания, что и привело к 100 % заболеванию личного состава потницей в особенно тяжёлой, гнойной форме. Выручали нас спирт для обтирания, нашатырь и зелёнка. Ходили в трусах, с полотенцами на шее, обильно обмазанные зелёнкой.
А тут ещё холодильная (фреоновая) установка с продуктами в провизионке не выдержала испытание жарой в Саргассовом море. Она просто не могла обеспечить в холодильных камерах при такой жаре минусовую температуру. Несколько туш свежего мяса и другие скоропортящиеся продукты пришлось выбросить в море на корм акулам. До конца похода личному составу пришлось питаться только крупами и консервами. Да и не было никакого аппетита. Почти ничего, кроме компота не ели. Потеря в весе каждого из нас за две недели пребывания в Бермудском треугольнике была значительной. Некоторые теряли до одной трети от первоначального веса. Вот как рассказывает об этом бывший командир отделения мотористов старшина 2 статьи Колобов:
В раскаленных дизельных отсеках температура поднималась свыше 60 °C. От тепловых ударов падали даже крепкие сибирские парни. Для поддержания сил нам выдавали одну банку компота на четверых. Ничего иного душа не принимала. И ничего вкуснее, чем эти кисловатые вишни в собственном соку, казалось, в мире нет. Цедишь из кружки по капельке и думаешь: «Если вернусь домой живым, куплю ящик таких банок и буду пить каждый день… Нет, еще лучше сделаю – приеду на этот Ейский плодоконсервный комбинат, женюсь там на самой красивой девушке и буду каждый день пить с ней вишневый компот и рассказывать, как умирали мы от жары в этом треклятом Саргассовом море.
После службы Колобов уехал в родной Барнаул. Конечно же, забыл о своих компотных грёзах. Да только как сглазил кто – не заладилась личная жизнь. Невеста не дождалась… Колобов продолжает:
И тут как‑то выпала из военного билета этикетка с банки того самого компота, которую прихватил на память… Эх, была, не была! Нарядился в свою дембельскую форму (бушлат, бескозырка) и махнул в г. Ейск. Прихожу к директору комбината и говорю: «Прибыл с Северного Флота, чтобы поблагодарить от имени героев‑подводников Ваш трудовой коллектив за отличную продукцию». Собрали всех в клубе – одни женщины. Глаза разбегались. Но все‑таки высмотрел одну симпатичную девушку. Выхожу на трибуну и давай рассказывать, как умирали в тропическую жару и спасались вишнёвым компотом: «Спасибо вам, родные наши труженицы!» Тут аплодисменты и всё такое прочее… «Теперь, – говорю, – я должен сказать главное… но сначала прошу поднять руки, кто не замужем». Лес рук. Но я смотрю на ту, которую высмотрел заранее. Подняла руку и она! И вот тут я признался всем о своём зароке жениться на самой красивой девушке комбината. Спускаюсь с трибуны в зал, подхожу к этой черноокой красавице и предлагаю ей руку и сердце, девушка, понятное дело, смущается, молчит. В зале буря восторга… Короче – свадьбу сыграли в столовой комбината на средства профкома. Мне ящик вишнёвого компота подарили. С тех пор мы с Галиной Степановной вот уж серебряную свадьбу отметили. А мне всё компоты дарят… И вправду говорят: любовь – не картошка.
А вот выдержки из статьи «Письма с… того света» моего помощника, капитан‑лейтенанта Андреева (ныне капитан 1 ранга в отставке, проживает в Санкт‑Петербурге). Это короткие записки, которые он как бы посылал своей молодой жене, делясь с ней своими душевными переживаниями [1, с. 19]:
В лодке страшная жара, в самом «прохладном» – носовом отсеке – +35 °C. Изнываем от жары, пота и грязи. У всех пошли гнойники, доктор смазывает их зелёнкой. Ходим раскрашенные как индейцы. Я перешел на тропический рацион: в обед только стакан долгожданной влаги. Никакая еда в рот не лезет. Сейчас ночь, стали под РДП. Чуть повеяло свежим воздухом. Люди хватают его как рыбы в зимний мор – широко открытыми ртами. Бедный доктор Буйневич! Он даже не может измерить температуру больного. В отсеках нет места, где температура была бы ниже +38 °C. Термометры зашкаливают. Глаза «лезут из орбит». Стать под РДП ночью удается все реже и реже. От духоты раскалывается голова. Прошёл по отсекам – никого кроме вахтенных, которые еще держатся. Все в первом или последнем, где чуть прохладнее. Но и в этих отсеках надышали так, что углекислоты выше всяких норм. Никто не уходит. Лег и я в обнимку с торпедой. Её железо чуть холодит. Свободные от вахт сидят, не шевелясь, уставившись в одну точку. На вахту уже не идут, а ползут. Температура в концевых отсеках превысила +50 °C, а в дизельном, электромоторном и двух аккумуляторных отсеках – за + 60 °C. Вахтенные падают в обморок …
Пошёл второй месяц нашего похода. Сегодня упали в обморок от перегрева трое матросов. Многие покрываются пятнами и струпьями … Трудно писать. На бумагу постоянно и обильно падают капли пота, вытирать пот совсем нечем – использованы все полотенца, рубашки, простыни и даже, пардон, … кальсоны.
Находясь в экстремальных условиях выживания, личный состав нашего экипажа ощущал отеческую заботу к каждому со стороны заместителя командира лодки по политической части капитана З ранга В. Г. Сапарова. Он вместе с доктором лодки В. И. Буйневичем обходил все отсеки каждые полтора – два часа, оказывая моральную и медицинскую помощь нуждающимся. А ведь, и тому и другому также было трудно, и требовалась обоюдная поддержка. Высокое чувство ответственности, любовь к сынам Отечества – молодым подводникам, беззаветная преданность Родине, делу, которому они служат, сплачивали их обоих, придавали силу и уверенность им самим. И эта уверенность в успехе выполнения боевой задачи передавалась личному со‑ставу экипажа лодки.
Иногда ночью мы применили тактику «зависания» без хода на глубине 60−70 м, намереваясь оставаться в таком положении 35–40 минут. В один из таких эпизодов мы вынуждены были прервать зависание из‑за взрывов гранат, сбрасываемых с американского корабля. Взрывы гранат были весьма чувствительны, мигали лампочки освещения, сыпалась крошка пробковой изоляции. Как только дали ход, взрывы прекратились.
Прошло три недели нашего пребывания в различных позициях в центре Бермудского треугольника. Используя выявленные преимущества в дальностях обнаружения надводных кораблей и авиации, особенности гидрологии этого района, мы успешно уклонялись от противолодочных сил, находились в полной готовности к выполнению боевой задачи. Американцы, наконец‑то, сообразили, что мы выявили их слабые места и изучили особенности района патрулирования. Определив, что зарядку аккумуляторных батарей мы делаем ночью в режиме РДП при скорости хода 5–7 узлов, они заранее в предполагаемом районе нахождения нашей лодки расставляли несколько противолодочных кораблей, которые находились в дрейфе без включенных огней и без работы радиолокационных станций в активном режиме. Вели поиск подводных лодок только в режиме шумопеленгования.
На один из кораблей ПЛО во втором часу ночи 29 октября мы и вышли, подзаряжая аккумуляторные батареи в режиме РДП. Противолодочный корабль, обнаружив нас в режиме шумопеленгования, подпустил достаточно близко и только тогда включил свою радиолокационную станцию. Работа этой станции засветилась очень ярко на всех четырех диапазонах нашей станции «Накат». Это свидетельствовало о близком расстоянии до корабля, однако при полном штиле и отличной видимости ходовых огней мы не обнаружили. Я скомандовал: «Срочное погружение», и только тогда акустик обнаружил шум винтов противолодочного корабля. Через несколько секунд на глубине лодки 15–20 м доклад акустика: «Шум раздваивается! Один шум быстро идет в корму!»
У меня мелькнула мысль: «Это торпеда!» Стопорю ход, продолжая погружаться по инерции. Погружение происходило быстро, так как при срочном погружении все три мотора несколько минут работали средним ходом. Когда подводная лодка была на глубине 25–30 м, шум, идущий в корму, пропал. Через несколько секунд, уже на глубине 35–40 м, второй шум накатился на боевую рубку лодки и прошёл над нею. Грохот работающих машин проходящего над нами противолодочного корабля слышат во всех отсеках лодки, начинает работать его гидроакустическая станция в активном режиме. Об этом идут доклады в центральный пост. Ожидаю серию глубинных бомб. Нет, не последовало. Эти томительные ожидания в несколько секунд стоило мне седых волос в 35 лет. Я всё думал, когда же поседел. Наконец, спустя 40 лет, звонит мне бывший помощник, ныне тоже капитан 1 ранга в отставке, опытный подводник‑профессионал Анатолий Петрович Андреев из Санкт‑Петербурга и между прочим сообщает: «Алексей, а ведь, ты поседел как раз в то время, когда над нами прошёл тот злополучный противолодочный корабль. Я в это время стоял за тобой в центральном посту и смотрел на тебя в затылок». Вот в тот момент и сыграло роковую роль то обстоятельство, что мы не знали истинного положения с лодкой Б‑130. По версии Главного штаба Б‑130 находилась якобы на позиции патрулирования южнее нас. То есть, с той стороны, где и появился этот корабль. Я полагал: «Раз бомб на нас не сбросили, то вероятно противолодочный корабль ведёт слежение за Б‑130, это она шумела и прошла у меня по корме, а не торпеда, как я полагал первоначально. Но вот американец обнаруживает вторую, т. е. нашу подводную лодку, и начинает слежение уже за ней и в удобный момент идёт с нами на таран». Так и записал в журнал боевых действий. Меня успокаивало то обстоятельство, что час тому назад на сеансе связи Главный штаб подтвердил четырехчасовую готовность к использованию оружия. То есть обстановка пока мирная. Моя аккумуляторная батарея полностью заряжена. «На подводной лодке же Б‑130, – думал я, – аккумуляторная батарея на 85 % израсходовала свою мощность, о чём командир Н. А. Шумков неоднократно докладывал командованию и просил ускорить её замену, но так ничего и не добился». Имея это обстоятельство в виду, принял решение помочь своему товарищу, то есть отвлечь противолодочный корабль на себя. О своем решении записал в вахтенный журнал. Как помочь? Очень просто – не проявлять активности для отрыва, идти одним курсом некоторое время, пока Б‑130 отойдет подальше. И действительно, американский противолодочный корабль крепко держал нас своей гидроакустикой. А в это время Б‑130 от нас была на расстоянии свыше тысячи миль, следуя на буксире СС‑20 в базу! Во время разбора этого эпизода по возвращении нашей лодки в базу я попросил специалистов прослушать плёнку записи шума, прошедшего в корму нашей подводной лодки. Они подтвердили: действительно, записан шум винтов торпеды. Я понял – торпеда не навелась на лодку, благодаря тому, что было сыграно срочное погружение, и своевременно застопорены моторы.
Таким образом, стремясь дать возможность Б‑130 подальше отойти из этого опасного района, наша лодка несколько часов шла малым ходом на глубине 70 м. На большую глубину не погружались из‑за известной неисправности ВИПС. Пропустили один сеанс связи, после чего начали маневрировать с целью отрыва от противолодочного корабля. Однако оторваться не смогли. В наш район подошли ещё два противолодочных корабля, расположившись по окружности в удалении от лодки на 10–15 кабельтовых. Все трое работали в активном режиме своими гидроакустическими станциями, поддерживая с лодкой устойчивый контакт. Что бы я ни делал, какие бы скорости ни применял, вырваться из этого окружения лодка не смогла. Досадно, что нельзя было погружаться на глубину более 70 м. Более трёх недель американцы не дают возможности устранить неисправность ВИПС. Как же оценивали сами американцы наши действия? Вот короткая выписка из вахтенного журнала эскадренного миноносца «Чарльз Б. Сесил», которую удалось раздобыть:
«С обнаружением погрузившейся пл объявлена боевая тревога. Команды быстро заняли места у торпедных аппаратов, подготовили к пуску глубинные бомбы и многоствольные бомбометы «Хеджехог». Акустики подтвердили: «Устойчивый контакт с лодкой поддерживается». Затем началась игра в «кошки – мышки», которая продолжалась 34 часа. Командир русской лодки был опытным подводником. Сначала он пытался нырнуть под кильватерную струю нашего корабля, которая создает волновой барьер для акустических импульсов гидролокатора, затем он применил «звуковые ловушки», имитирующие шумы гребных винтов. Он останавливал электромоторы главного двигателя под слоем скачка и т. д. Во время этого длительного пребывания у командира Роузера и его команды возникло невольное уважение к противнику под водой. Один из гидроакустиков сказал: «Конечно, он был умный парень, у него было много запасных хитрых приёмов, и он их все использовал…».
Противолодочные корабли продолжали находиться на небольшом расстоянии от лодки, работая гидролокаторами в активном режиме. Гранат они не бросали. Когда батареи совсем разрядились, я вызвал в центральный механика, замполита, старпома и помощника, обрисовал перед ними ситуацию. Да они и сами хорошо понимали. Батареи разрядились до предела, оставаться под водой стало чрезвычайно рискованно. Пока нас не бомбят, значит, между нами и американцами пока нет войны. Надо всплывать. Подзарядим батареи, отремонтируем крышку выбрасывающего устройства, ну а потом попытаемся улизнуть от противолодочных кораблей и самолётов американцев. А во время зарядки надо дать хоть какой‑то отдых личному составу. Экипаж измотан. Некоторые похудели на одну треть своего первоначального веса, держались на энтузиазме и компотах, которые пили вместо завтрака, обеда и ужина. Несмотря на драматизм положения, ропота и истерик не было. О состоянии экипажа правдиво писал и В. Шигин:
«Стиснув зубы, экипаж Б‑36 делал своё дело, понимая, что, может быть, завтра от их опыта, выдержки и мужества будет зависеть судьба мира. Единственной просьбой, с которой иногда подводники обращались к своему командиру, была просьба хоть немного посидеть в концевых отсеках, где температура была на несколько градусов ниже, чем в центральном» [6, с. 212].
Больше всего меня беспокоили ежедневные обмороки, что уже ставило перед нами дополнительные проблемы по неослабному поддержанию высокой боевой готовности лодки. Я все еще надеялся получить от руководства хоть какие‑нибудь указания по нашему дальнейшему пребыванию в Саргассовом море. Это не давало мне покоя. В соответствии с боевым распоряжением я честно и добросовестно выполнял все требования центра, впрочем, как и мои товарищи‑подводники на других лодках бригады. Поскольку я не имел никаких указаний, как действовать дальше, в отведенных мне позициях, свои решения принимал уже исходя из сложившейся обстановки на море и в мире по данным радиоэфира. Впоследствии было весьма обидно и досадно, что всплытие подводной лодки в сложившихся условиях было поставлено мне в вину, как нарушение боевых распоряжений. Но, во‑первых, не ясно, какие же боевые распоряжения нашей лодкой нарушены. Во‑вторых, в сложившейся обстановке я не имел права ставить подводную лодку и весь его экипаж на грань их гибели!
Итак, Б‑З6 всплыла. Обозначили свою принадлежность к Военно‑морскому флоту СССР парадным крейсерским флагом, укрепив его на штыревой антенне. Три противолодочных корабля «супостата» расположились по окружности в небольшом от нас удалении, над нами периодически стали барражировать то один, то два вертолёта, которые буксировали гидроакустические станции, сбрасывали акустические буи и взрывные устройства. С этих же вертолетов демонстративно проводилась киносъёмка. Вертолёты взлетали с находящегося на горизонте авианосца, два противолодочных корабля вскоре ушли, остался «Чарльз Б. Сесил», с которого по международному своду сигналов был выдан запрос: «Нужна ли помощь?» Ответил по тому же своду флажным сочетанием: «В помощи не нуждаюсь. Прошу не мешать моим действиям». Поскольку антенны не было, флаги свешивались некоторое время с верхней части рубки. Трудно судить, поняли ли американцы наш ответ или нет, но нашей работе они не мешали. «Чарльз Б. Сесил» шёл параллельно нашему курсу в расстоянии порядка 50–150 м, видимо знал, что это расстояние – мёртвая зона для нашего торпедного оружия. Пушки на «Чарльз Б. Сесил» были расчехлены и направлены на нашу лодку. Через некоторое время командиру этого корабля пришла открытая радиограмма от самого президента Кеннеди, которую без труда перехватила и перевела на русский группа ОСНАЗ: «Благодарю за работу… Всплывшую русскую подводную лодку держать всеми силами и средствами».
Своё всплытие мы осуществили по времени в сеанс связи и убедились, что готовность к боевым действиям по‑прежнему четырехчасовая, начали ремонт верхней крышки выбрасывающего устройства ВИПС и зарядку аккумуляторных батарей. Донесение о всплытии в Главный штаб ВМФ посылали 48 раз, и только на последней передаче получили квитанцию. Это свидетельствовало об успешной работе американских станций подавления наших передач радиопомехами. Осмотревшись, обнаружили отсутствие рамочной антенны, которая была прочно закреплена на самом высоком месте ограждения рубки. Значит, её снёс обнаруживший нас американский корабль «Чарльз Б. Сесил». Ведь это только он проходил над нами, пытаясь таранить. Размышляя над этим эпизодом, я постоянно задавал себе вопрос, ответ на который получил через несколько лет: «Почему командир американского корабля, находясь ночью в международных водах, был без отличительных огней и, обнаружив погружающуюся подводную лодку, пошел на таран?» Это могло кончиться с плачевными для нас результатами, если бы мы замешкались, или по какой‑нибудь другой причине замедлили срочное погружение. Когда корабль проходил над нами, по глубиномеру центрального поста было 35 м. Казалось, будто этот корабль провел граблями над нашими головами. Значит, от гибели нас отделяли 1–2 м! Всем членам нашего экипажа, с кем я поддерживаю связь, повторяю: «29 октября – наш второй день рождения». А о том, что командир американского противолодочного корабля шёл на таран подводной лодки, свидетельствуют их архивные записи в вахтенном журнале:
«Через час после захода солнца 29 октября на экране радара корабля появилось сине‑зеленое пятно. Почти сразу же это пятно начало постепенно исчезать. Для командира Чарльза Роузера, 42‑х лет, капитана 1 ранга, это означало погружающуюся подводную лодку…».
Всё ясно. Обнаружив лодку радиолокацией, затем и акустической аппаратурой, американцы выпустили торпеду. Однако торпеда не навелась, и тогда они решили таранить лодку. Но почему? Только через много лет из открытой печати я узнал, что за два дня до этого, а именно 27 октября, нашими средствами ПВО над Кубой был сбит американский разведывательный самолет «U‑2», летевший на высоте свыше 20 км. Летчик Р. Андерсен погиб. Американцы поняли сразу, что это дело рук наших ПВО, так как кубинцы на вооружении имели только зенитные орудия, которые на такую высоту не стреляют. Значит, американцам нужен был реванш. И такими объектами для реванша могли стать наши дизельные подводные лодки. По‑видимому, какие‑то конкретные указания командирам противолодочных сил были даны, и как показали события с другими подводными лодками нашей бригады, американцы с нами не церемонились. Подтверждением этому служит рассказ командира пл Б‑59 капитана 2 ранга В. С. Савицого, лодка которого оказалась в аналогичной с нами ситуации, всплыв для зарядки аккумуляторной батареи: «На лодку было совершено 12 атак палубных штурмовиков «Треккер» с применением пушечной стрельбы в опасной близости от корабля. По‑видимому, для устрашения. Самолеты взлетали с авианосца «Рэндольф», находившегося поблизости. Корабли охранения этого авианосца демонстративно заходили на таранный удар и в последний момент резко отворачивали, сбрасывая вблизи лодки глубинные бомбы. В отсеках подводной лодки лопались лампы накаливания, осыпалась пробковая крошка. На эти провокации экипаж отвечал только выдержкой и стойкостью. У Валентина Савицкого даже зародилась мысль, которую он высказал вслух начальнику штаба бригады подводных лодок, капитану 2 ранга Василию Архипову: «Может быть, послать американцев к чёрту за эти провокации и пустить авианосец на дно, используя торпеду с ядерным зарядом?» Василий Архипов умерил пыл Савицкого и применить ядерное оружие не разрешил. За это разумное решение в июне 2003 года Василий Архипов был награжден итальянцами в Сассокорваро статуэткой «За спасение мира» – национальной премией Италии в номинации «Ангелы нашего времени». К сожалению, вскоре В. Архипова не стало, и в январе 2005 года статуэтку вручили его вдове – Ольге Архиповой.
Следует сказать о сложностях с зарядкой аккумуляторной батареи. В то время наши лодки не были оснащены системой охлаждения электролита. В экваториальных широтах температура электролита достигала отметки +65 °C. При такой температуре происходит интенсивное выделение взрывоопасного водорода в такой концентрации, что приборы дожигания водорода не справляются с ним. В этих условиях, чтобы начать зарядку батареи, прежде всего, необходимо вначале снизить температуру электролита хотя бы до отметки +6ОС. Вот почему с многократными перерывами, связанными с вентиляцией батареи для снижения температуры электролита, вместо нормативных 12 часов потратили на зарядку 36 часов. Но время даром мы не теряли. За время зарядки исправили все повреждения, отремонтировали ВИПС, хорошо провентилировали лодку, привели личный состав в нормальное состояние, дали ему немного отдохнуть. В это же время наша группа радиоперехвата из радиоэфира добыла сведения о прибытии Анастаса Ивановича Микояна на Кубу, и о его интенсивных переговорах с высшими сановниками президента Америки Кеннеди. О важности его миссии на этот раз говорит тот факт, что Микоян не смог вылететь в Москву даже на похороны своей жены, скончавшейся в дни Карибского кризиса.
Во время зарядки батареи мы продумывали различные варианты отрыва от противолодочных сил. Я вызвал начальника РТС старшего лейтенанта Жукова и старшину гидроакустиков мичмана Панкова и сказал им: «Для вас, ребята, задача особая – настроить гидроакустическую станцию «Свияга» на частоту работы ГАС «Сесила». Когда дам команду на отрыв, включите станцию на круговое излучение, чтобы забить работу гидроакустики «Сесила», в то время как будем уходить на предельную глубину погружения».
Гидроакустики во главе со старшим лейтенантом Жуковым справились с этой задачей. Отрыв решили выполнить в дневное время, используя фактор внезапности. Во время зарядки батареи я неотлучно находился на мостике. Зарядка окончена. И вот настал момент – очередная группа вертолётов улетела от лодки на дозаправку, другая же ещё не прилетела. «Ну, – думаю, – была, не была. Надо показать американцам, что мы даже в этих нечеловеческих условиях способны противодействовать их наглым провокациям в международных водах». Командую: «Срочное погружение!». Спустя несколько секунд, на глазах оторопевших американцев Б‑36 скрылась в пучинах Саргассова моря. Даю полный ход электромоторами и погружаюсь на глубину 200 м, поднырнув под противолодочный корабль «Сесил». В это время наши гидроакустики несколько раз по 5−6 секунд забивали работу ГАС противолодочного корабля круговым излучением своей станцией «Свияга». Это обстоятельство и большая глубина погружения обеспечили успешный отрыв от противолодочных сил американцев. Изменив свой курс на 180 градусов, мы окончательно оторвались от преследования. А вдалеке метались американские эсминцы, так и не оправдав ожидания своего президента «держать русскую лодку всеми силами и средствами». Уже в сумерки, подвсплыв на сеанс связи, передали донесение в Главный штаб об отрыве. Квитанцию получили с первого раза.
Познав на горьком опыте тактику американцев по поиску подводных лодок ночью без хода, без огней, с использованием только пассивных средств поиска, мы стали применять такую же тактику во время зарядки аккумуляторных батарей. С наступлением навигационных сумерек всплывали под перископ, тщательно обследовали весь горизонт. Если кораблей и противолодочной авиации не обнаруживали, всплывали в позиционное положение и производили подзарядку аккумуляторных батарей без хода и включённых огней. Это позволило нам хорошо вентилировать через открытый рубочный люк не только батареи, но и отсеки подводной лодки. Обмороки подводников прекратились. Личный состав начал понемногу принимать пищу.
Так в ответ на тактику американцев искать нас в районе без хода и без включённых огней, используя для обнаружения лодки лишь пассивный режим ГАС, мы ответили той же тактикой. Она полностью себя оправдала. До конца пребывания в Саргассовом море эта тактика не дала сбоев – нашу лодку американцы так и не обнаружили. Конечно, нагрузка на личный состав была высокой – за ночь по несколько раз приходилось уклоняться от самолетов ПЛО срочным погружением. За полчаса самолёт улетал настолько далеко, что обнаружение подводной лодки исключалось. Мы всплывали, чтобы продолжить прерванную зарядку батареи. Подводная лодка продолжала находиться в высокой степени готовности к применению оружия. Все же мы смогли обеспечить и минимум условий для жизнедеятельности личного состава, хотя это сделать было в наших условиях не так‑то просто. Впереди осталось две недели нашего пребывания в районе.
Но 7 ноября случилось непредвиденное. Только что замполит собрал свободных от вахты подводников на торжественное собрание по случаю годовщины Великого Октября, как поступил доклад командира БЧ‑5: «Вышли из строя оба бортовых дизеля!». На мой запрос о причинах выхода из строя дизелей, механик честно признался: «По вине личного состава из‑за неправильных действий при попытке стать под РДП для зарядки аккумуляторной батареи». Для меня это было тяжелым ударом. В голову лезли тяжелые мысли: «Не выдерживает не только техника, не выдерживают уже и люди. Ладно, с людьми разберёмся. Но, что же сейчас делать? По данным радиоразведки военно‑политическая обстановка в мире меняется в пользу мирного разрешения Карибского конфликта, начался вывоз из Кубы наших ракет. А Главный штаб ВМФ позиции для нашего патрулирования нарезает все дальше и дальше от Багамских островов. Но ведь, до родной базы 10 тысяч миль, а у нас в строю только третий (средний) дизель, который для работы под РДП не особенно‑то приспособлен. Видимо, менять нашу тактику нельзя уже принципиально – ночью подзарядку аккумуляторных батарей следует продолжать в позиционном положении, без хода и отличительных огней».
Такие горькие думы одолевали меня. Механики меня заверили – один из неисправных дизелей за неделю они обязательно введут в строй. Подумал: «Может, не подведут меня «маслопупы», отремонтируют хотя бы один дизель!». В Главный штаб о поломке дизелей решил пока не докладывать.
Хотя возможности из‑за поломки двух дизелей у нас были ограничены, продолжали применять прежнюю тактику – после зарядки аккумуляторной батареи, а это всегда было под утро, погружались на глубины, близкие к предельным (200–225 м). Днём на таких глубинах, идя самым малым ходом, вели поиск боевых кораблей супостата. При необходимости уклонялись от сближения с ними, используя выявленные ранее преимущества наших средств обнаружения и особенности гидрологии моря.
Уже возвратившись в базу, я поинтересовался опытом плавания других подводных лодок нашей бригады. Примечательно, что такую же тактику в Бермудском треугольнике для уклонения от обнаружения применяли и другие командиры лодок.. Так командир Б‑4 Рюрик Кетов рассказывал, что его лодка, используя большие глубины погружения, успешно отрывалась от обнаружения надводными кораблями и противолодочной авиации американцев. Безусловно, в выборе такой тактики в противоборстве с противолодочными силами вероятного противника, есть и большая заслуга командира нашей бригады капитана 1 ранга Виталия Наумовича Агафонова, который находился на Б‑4. За успешные действия подводной лодки Б‑4 на протяжении всего боевого похода и патрулирования в районах Саргассова моря, так и оставшейся не обнаруженной противолодочными силами американцев, капитан 2 ранга Рюрик Кетов был награжден Орденом Красной Звезды.
Но беда не бывает одной. Ровно за неделю до окончания нашего патрулирования в наш район прибыл вертолетоносец «Тетис‑Бей» и расположился в центре нарезанной нам позиции! Случайность? Или американская разведка кое‑что выяснила о наших позициях? Пришлось выйти на кромку нашей нарезанной позиции. Но и здесь авиация этого вертолетоносца не давала возможность работать в позиции ни днём, ни ночью. Мы могли быть обнаруженными, и тогда… Уж на этот раз американцы постарались бы все сделать возможное и невозможное, но не выпустить лодку из своих когтей. Принял решение сместиться южнее относительно нашей позиции на 100– 120 миль, держа вертолетоносец «на прицеле» на случай боевых действий. В этом районе мы и оставались в Бермудском треугольнике, пока не получили приказание на возвращение в базу.
[1] Условно Бермудский треугольник занимает акваторию Саргассова моря, ограниченную координатами: южная оконечность полуострова Флорида, Багамские острова, остров Пуэрто‑Рико. Согласно одной из гипотез, в водах Бермудского треугольника спорадически возникают теллурические (исходящие из земных недр) электрические токи необычайно высоких плотностей. Магнитные поля, образуемые этими токами, возмущают магнитное поле Земли, вызывая ураганы и необычайно высокое магнитное склонение. Выявлено, что эти катаклизмы в Бермудском треугольнике не имеют устойчивой связи с периодами активной деятельности Солнца (А. Батаршев).
