>Письма морского офицера(1806-1809). Вторая архипелагская экспедиция.
Автор этих писем, Павел Иванович Панафидин (в более поздних источниках — Понофидин), происходил из старинного рода, который дал русскому флоту 13 офицеров. Воспоминания о флоте и боях нашли отражение в его дневниковых походных записях, которые, в виде писем к бывшему сослуживцу, увидели свет уже после смерти их автора. (Публикуется с сокращениями.)
Письмо 1
Кронштадт. 1806, марта 20-го. Ты оставил нас, любезный товарищ, и переселился в степь... Мы же по-прежнему собираемся толковать о несбыточных мечтах: открываем новые
страны, поражаем все европейские флоты и потом наслаждаемся удовольствиями в каких-нибудь портах Средиземного моря... И что же? — вестовой напоминает, что я назначен в караул в Купеческую гавань, — и мечты исчезают, идучи по грязным улицам... По справедливости одна Дама недавно мне сказала, что Кронштадт есть политичеcкая тюрьма. Если она не совершенно справедливо описала Кронштадт, то очень приблизительно. Отними круг нашего товарищества, — что бы было с нами? Мы
бы утонули в грязном острове. Говорят, что с весною очистят и вымостят улицы; это не безделица для бедной братии нашей — офицеров, которые всегда на своей паре катаются. Вот тебе от скуки первая весть о том месте, где ты прожил более 5 лет и о котором ты, верно, вспоминаешь...
Письмо 2
Кронштадт. 1806, мал 15-го. Вот и весна, — так прелестно везде, кроме нашего Кронштадта! И мы более чувствовали потерю в тебе, гуляя по военной гавани — единственному сухому месту, если бы не получили повеление вооружить наши корабли. Кажется, все ожило, и Кронштадт стал суше, и солнце яснее. Жаль, что ты не с нами... Мы назначены усилить наш флот в Средиземном море. Ты знаешь, что наш корабль [«Рафаил». (Прим. издателя Б. JI. Модзалевского.)] — новый, боевой, капитан [Дмитрий Александрович Лукин, знаменитый силач, «Русский Геркулес», погибший во время Афонского сражения 19 июня 1807 г. О нем см. ниже, в письме 31-м.] — богатырь силою и славный моряк; офицеры — все образованные люди, и нет ни одного с какими-нибудь дурными наклонностями. Я приставлен к вооружению корабля — и только не сплю на своем «Рафаиле»...
Письмо 3
Кронштадтский рейд. 1806, июля 30-го. Исполняю охотно, любезный товарищ, твое желание: буду писать тебе о всем, что случится в моем походе...
Вчерашний день мы вышли на рейд, и я не мог спать от какого-то восторга... Прелестное утро осветило стройно стоящий флот под белым с андреевским крестом флагом. Наш корабль... выкрашен в одну полосу и так чист, что, право, можно сравнить его с прекрасною женщиною, со вкусом одетою... Нами командует капитан-командор И. А. Игнатьев, человек умный, с большими сведениями [Иван Александрович Игнатьев, питомец Морского корпуса с 1779 г., мичман с 1784 г., участник Красногорского и Выборгского сражений 1790 г. С 1805 г. командовал кораблем «Сильный» в эскадре Д. И. Сенявина и 10 мая 1807 г. убит в Дарданелльском сражении (см. в письме 28-м).]. Флот наш состоит из 5 кораблей, фрегата, шлюпа, корвета и катера...
Письмо 5
Ревель. 1806, августа 30-го. ...19 августа прощальный салют известил наших приятелей, что флот оставил Кронштадт. Дойдя до Красной Горки, в 30 верстах от Кронштадта, флот остановился за штилем. Мы стояли на том самом месте, где славный адмирал Круз отразил шведский флот, вдвое себя сильнейший. Адмирал Круз, чудесно спасшийся с взлетевшего на воздух корабля «Евстафий», будучи еще капитаном, в сражении с турками в Архипелаге[При Чесме, 24 июня 1770 г.], был необыкновенно толст и казался всегда спящим. Императрица Екатерина II, получая уведомление о сей победе, сказала: «Круз проснулся»... На другой день прошли Березовые острова; это вход в Выборгскую губу, в которой в ту же войну был заперт шведский флот...
Письмо 10
Портсмут. 1806, октября 15-го. Ничего не могу передать тебе о Портсмуте: я должен оставаться на корабле и не жалел, — был приглашен обедать к своему капитану Д. А. Лукину. У него обедали несколько английских капиталов, — почти все те капитаны, которые возвратились из Вест-Индии с фальшивым вооружением. Еще были тут офицеры с корабля «Сентавра», близкого нам соседа; этот корабль был очень поврежден в рангоуте; он отделался от 4 французских фрегатов, отыскивавших его, и если бы по сильное повреждение его рангоута, отчего он не мог преследовать их, — то, как рассказывают офицеры этого корабля, прибавился бы счет французских фрегатов в английском флоте. Но рассказ об урагане, постигнувшем флот, шедший в Англию из Вест- Индии, был чрезвычайно любопытен. Этот ужасный ураган шел от поверхности воды на несколько фут, и когда корабли лежали на боку и мачты все были сломлены, тогда шлюпка одного из кораблей, бывшая на бакштове, была в покойном положении, и люди, бывшие в ней, только видели, как ломались мачты, и
слышали над головами ужасный рев ветра. Такие феномены в Вест-Индии не редки, и несколько часов достаточно, чтобы истребить но только плантации, но и самые города. Не правда ли, что выдержать подобную бурю стоит сражения, и после того станешь ли удивляться искусству английских офицеров? Вот что их сделало искусными на море, и не ложное ли было заключение графа Чернышева[Иван Григорьевич Чернышев (род. 1726, ум. 1797), Президент Адмирал гейств-Коллегии], вызвавшего множество англичан в наш флот без строгого разбора, полагая, что всякий англичанин есть уже искусный моряк? Они наполнили нашу службу — в какую пользу принесли без сведений, без воспитания, — отняли только дорогу лучшим нашим офицерам. После и увидели ошибку, но поправить ее было не возможно; им не давали хороших кораблей, но они с терпением все-таки оставались на флоте. Доказательством сему служит, что в нашем отряде и в эскадре в.-а. Сенявина находится только 2 капитана англичанина. Всех же судов в Средиземном море около 25, несмотря на то что они почти все дослужились до полных капитанов, и их, к прискорбию, очень не мало. Нельзя же, однако, не удивляться, смотря на английских морских офицеров, видеть молодого человека капитаном корабля, когда же у него лейтенант — ровесник его отцу. У них линия идет только с чина, равняющегося нашему подполковнику или капитану 2 ранга, а до сего чина одно отличие есть образованию и протекции. Никакие заслуги не дают права обойти одному другого. Нельсон за Сен-Винцентское сражение произведен был в контрадмиралы, — и для него с лишком 30 капитанов пожаловали, бывших по списку его выше. Никто не может менее 6 лет быть мичманом (чин нашего гардемарина), и принц Кларенский, сын короля, пробыл столько же времени и со всею строгостью исполнял свое звание...
Письмо 13
Портсмут. 1806, октября 23-го. Пробывши в Портсмуте около месяца, ты спросишь: «Для чего вы так долго были в Англии? Неужели вам так понравилась она, что вы отдыхаете после непродолжительного плавания, и для чего не спешите соединиться с флотом, может быть имеющим надобность в вашем пособии?» — Мы не были праздны: по новому изобретению в Англии приделывали замки к пушкам, на что надобно время, — и вот мой ответ. Замок к пушкам есть выдумка превосходная, особенно для начальной пальбы: стоит только дернуть веревочку, — курок опушается на полку и — выстрел. Для неопытных, никогда не бывавших в сражении, не всегда можно надеяться, что фитилем попадет прямо в затравку, а тут и не совсем храбрый человек может дернуть шнурком. Недостаток может быть один: испортится замок и во время дела некогда его починивать; тогда обратимся опять к фитилю, который всегда есть при пушке во время сражения, из чего выходит заключение, что выдумка хороша...
Письмо 14
Атлантический океан. 1806, ноября 1-го. Окончивши замки к пушкам, мы вышли 25 октября, при благополучном ветре, в Британский канал. Командир чрезвычайно счастливо вел эскадру: кажется, ветер был в потном его повиновении... Вот уже сдали своих лоцманов, вот уже и Лизард — последняя оконечность Англии — скрывается вдали, и мы плывем по 10 верст в час так покойно, так тихо, что и петербургская дама пожелала бы быть в это время моряком. Дни стоят прелестные, хотя уже и ноябрь; а кажется, приметна перемена в температуре: чувствительно теплее. Оставивши Англию, чувствительна перемена и в кошельке... Все офицеры завели отличные шкатулки с секретными ящиками, в которых не знаю, кто привезет назад в Россию свои заслуженные червонцы... Кают-компания приняла вид если не роскошной гостиной, то щеголеватой военной комнаты: стол сервируется хорошим стеклом, превосходною посудою и вдобавок — чистое, несмешанное вино; на стенах — бронзовые гвозди, ковры на рундуке... Забавная выдумка не класть шляп на стол, а вешать на гвозди, также неосторожность с трубкою и многие другие вещи, за неисполнение которых положен штраф, — и на штрафные-то деньги, с прибавкою с каждого, приняла наша каюта тот вид, что заметили офицеры, приезжающие с других кораблей. Любезный наш капитан участвовал в сей шутке и нарочно нарушал постановленные правила, чтобы только заплатить более штрафу. Между офицерами было сохраняемо вежливое и дружеское обращение...
Письмо 15
Атлантический океан. 1806, ноября 5-го. Мы плывем так же благополучно и так же весело. Третьего дня у мыса Финистере встретились с английскою эскадрою, блокирующей северные берега Испании. Этою эскадрою командует контр-адмирал Гарви, тот самый, который в Трафальгарском сражении был капитаном на корабле «Виктори» у Нельсона...
9-го числа ночью прошли мимо эскадры, блокирующей Кадикс под главным начальством всего Средиземного моря вице-адмирала лорда Колингвуда. Нельзя не отдать справедливости морякам Англии: в каком они находились порядке, стройно лежали в 2 колонны, интервалы сохранены были с величайшей точностью. Лунная прекрасная ночь придавала какой-то величественный вид сему флоту, год тому назад истребившему последние морские силы Франции и Испании при мысе Трафальгар...
Утром открылся Гибралтарский пролив, — и мы увидели вдруг берега Европы и Африки, с течением, обыкновенно имеющим направление в Средиземное море, и с благополучным свежим ветром мы быстро пронеслись между Геркулесовыми столбами...
Письмо 20
Корфа. 1806, декабря 26-го. Командор так же счастливо привел нас в Корфу 21 декабря...
Корфа представляет почти русский город: большая часть жителей понимает русский язык, а молодые порядочно уже говорят по-русски. Крепость содержится в отличном порядке; адмиралтейство, находящееся в заливе Гуви, в близком расстоянии от города, может делать пособие поврежденным кораблям... Театр в сравнении с прочими итальянскими театрами далеко хуже, но вы все здесь найдете: оперы, балеты, и часто представления забавным образом прерываются горстью денег, кинутых на сцену за удачное представление, или горстью орехов за противное, и бедные актеры посреди арии бывают остановлены проказами русских и английских офицеров; последние являются здесь на своих судах из крейсирования в Адриатическом море для укрытия от бури. Я видел, как летали скамьи на сцену; я был свидетелем, как английский офицер плясал жигу; первое было страшно, как буря, а последнее — очень забавно — видеть в серьезной опере, посреди актеров, стоящих в изумлении и ожидании, пляшущего в синем мундире офицера. Музыка тотчас заиграла жигу, и он, уставши до поту, преспокойно сошел со сцены, — и онера по-прежнему продолжалась. Это, говорят, остаток республиканских прав...
Письмо 21
Боко-ди-Катаро. 1807, января 1-го. С новым годом мы явились в команду к вице-адмиралу Дмитрию Николаевичу Сенявину и с 9 поздравительными пушечными выстрелами. Командование командора Игнатьева кончилось над нашею эскадрою, так счастливо приведенною в 4 месяца, считая с выхода из Ревеля, обогнувши всю Европу без всяких несчастных приключений. Мы вступали под начальство адмирала искусного в своем управлении, любимого и уважаемого всеми. Здесь нашли флот в 4 кораблях и 2 фрегатах под флагом вице-адмирала Сенявина — «Селафаил» и контр-адмирала Сорокина[Александр Андреевич Сорокин (ум. 1827), впоследствии член Адмиралтейств- коллегии] — «Прасковея»; прочие корабли были в разных крейсерствах.
Едва только стали на якорь, брат Николай [Николай Иванович Панафидин, мичман с 6 апреля 1805 г. Он крейсировал в Адриатическом море до 1809 г.; в 1816 г. «Плел в отставку капитан-лейтенантом.] явился к нам. Ты знаешь, что он только что вышел из корпуса и, не видавшись с нашими родителями несколько лет, пошел на корабле «Св. Петр», под командою командора Баратынского [П. В. Чичагов считал И. А. Баратынского непорядочным человеком. В 1815 г., уходя из-за интриг в отставку, адмирал писал: «..С наслаждением я снял мой мундир, предоставляя Шишковым и Баратынским искать их счастия на равнине интриг, грабительств, раболепства; уступая им право получать награды».], в Корфу. Можешь судить нашу радость обнять его и найти его здоровым! Он был в сражениях при отражении генерала Мармонта от Катаро и так был счастлив, что легко только был ранен в ногу...
Рейд здешний закрыт отовсюду высочайшими горами, и корабли едва приметны по огромности окружающих гор. Вход открывается уже почти подошедши к самому месту. Можно сказать, едва ли можно выбрать лучшее и безопаснейшее место стоянки для флота. Якорное место находится в 30 верстах от Боко-ди-Катаро и против крепостей Кастель-Ново и Испаньело.
Письмо 22
Боко-ди-Катаро. 1807, января 5-го. ...По краткости нашего здесь пребывания я передаю также наблюдения брата и других офицеров, которые могли, по долгому их пребыванию, лучше узнать... Черногорцы, народ, живущий в совершенной простоте, управляются более властью духовной. Митрополит, воспитанный во время императрицы Екатерины в С.-Петербурге, преданный России, есть только глава республики, решающий дела по голосам. Он — главный служитель божий и главный начальник республики и войска. Войско состоит из всего народонаселения, состоящего в 40 тысячах. Отслужа с великолепием и благовонием литургию, он препоясывается мечом и ведет народ к победам. Положение горы неприступное, несколько только тропинок ведут на нее; эти тропинки всегда защищены неутомимыми черногорцами. Они, лежа 8а каменьями в ущельях, могут истребить множество неосторожного неприятеля прежде нежели тот увидит, откуда стреляют... Каждый житель есть воин; едва только достигнет возраста, что в силах держать ружье, он уже не расстается с ним до конца своей жизни. Ружья их превосходные, длинные, с тонким стволом, стреляют далеко и всегда верно. Ружье, богато украшенное серебряною насечкою, и два пистолета за поясом, таким же образом обделанные, сабля или ятаган составляют их всегдашнее вооружение. В открытом поле они плохие воины и пушек ужасаются. Сенявин умел образовать из них несколько рот и приучил к подчиненности — даже успел убедить щадить сдавшихся пленных и не отрубать им головы...
Адмирал Сенявин умел приобрести до такой степени любовь сего полудикого народа, что они обязались, если понадобится, поставить 10 000 в поле своего войска...
Письмо 23
Боко-ди-Катаро. 1807, января 7-го. В день крещения, 5 января, назначен был военный праздник всем войскам, которые своею храбростью изумили отважных французов заслуживали быть угощаемы их начальником[Речь идет о подвиге брига «Александр» под начальством капитана Ивана Семеновича Скаловского, который у острова Браппо отразил нападение 4 французских канонерских лодок, причем одну из них потопил на месте сражения, другая же затонула при входе в Спалатро. Награжденный за это выдающееся дело орденом Св. Георгия 4-й степени, Скаловский впоследствии был контр-адмиралом; он умер 20 августа 1836 г.]. Поутру на всех кораблях люди стояли на реях. Шлюпка под вице-адмиральским флагом отвалила от корабля «Селафаил», корабль и крепость отдали честь вице-адмиралу 9 выстрелами, и со всех кораблей отвалили шлюпки и составили свиту вице-адмирала. При море была устроена Иордань; при погружении креста в воду все корабли открыли пальбу, и войска, расположенные амфитеатром по горе, производили ружейную стрельбу. Картина была превосходная, вся Гора была в огне; жители были в восторге — они в первый раз видели торжество греческой веры и с таким великолепием. По окончании церковной службы все офицеры и солдаты приглашены были на обед к адмиралу. Для офицеров устроены были столы в доме, а для солдат на площади. Пили здоровье сначала адмирала, как виновника всех успехов, потом отличившихся офицеров и солдат, — и как лестно было видеть, когда все офицеры лично подходили поздравить храброго офицера и воина[И. С. Скаловского.]. Я тронут был, когда почтенный адмирал поднял бокал и сказал: «Здоровье храброго лейтенанта Скаловского, командира брика «Александр»!» Все офицеры закричали: «Ура, Скаловский!» — и несколько выстрелов полевой артиллерии своим громом подтвердили достойные заслуги сего храброго офицера. Он только что возвратился после отличной победы над французскими требаками во время штиля при острове Брацо. Мармонт послал эти 4 требаки, вооруженные каждая 24-фунтовой пушкой и наполненные для абордажа солдатами, привести слабый брик, осмеливающийся всегда быть в глазах главной квартиры. Он так был уверен в успехе, что во время данного бала просил дам не бояться пальбы, в награду хотел им представить на бал русских офицеров. Окончание не так вышло: брик «Александр», вооруженный малою артиллерией, но действующий смело и искусно, всегда держал брик в таком положении, что огонь с него наносил ужасный вред множеству людей на открытых требаках и тем уничтожил их намерение взять брик абордажем. Одна из сих требак была потоплена, другая была сильно повреждена и, боясь участи первой, пустилась бежать, и ей последовали остальные две.
Брик с оторванными парусами и сломанным рангоутом от ядер слабо мог преследовать, и тишина спасла их от совершенного поражения. Впоследствии император наградил Скаловского Георгием 4-й степени. Вот тебе описание военного праздника, в котором видна цель, чем адмирал Сенявин приобретал любовь своих подчиненных, желавших с такой ревностью отличия, что кроме монаршей награды они принимают, как дань справедливую, заслугу своих товарищей и их достойного начальника.
Завтра оставляем Боко-ди-Катаро и идем в Корфу. Здесь остается начальником командор Баратынский с 4 кораблями в несколькими фрегатными и мелкими судами.
Письмо 24
Корфа. 1807, февраля 5-го. Два раза выходили из Катаро и за крепким ветром возвращались. Я был доволен видеть еще брата и видеть еще ужасную грозу, какую я никогда не видывал. Вообрази темнейшую ночь и самую мертвую тишину; весь гористый берег был в огне от молнии; стрелы беспрерывно удалялись в скалы, как будто досадуя, что утесы хладнокровно принимали их удары. Это точное изображение войны Титанов.
В Корфе пробыли недолго. Сегодня объявили войну с турками — и мы идем в Архипелаг, страну классическую и так для нас занимательную еще в детстве. Я, как старший мичман, получил вахту лейтенанта Бутакова [Александр Николаевич Бутаков, впоследствии генерал-майор, член Черноморского интендантства.], который сделан командиром шкуны «Экспедисион», взятой при занятии Боко-ди-Катаро лейтенантом Сытиным [Алексей Степанович Сытин, с 1809 г. капитан-лейтепант, умер 23 августа 1812 г.]. Мне было чрезвычайно лестно, но я не могу не сознаться в страхе: мне досталось сниматься с якоря Корфы, рейда тесного, — но, благодаря бога, скоро я привык.
Прибавлю тебе еще о Корфе. В 7 верстах от города течет речка Беница, где покойнее и поспешнее можно паливаться водою поблизости стоянки; наш корабль брал оттуда воду, и для того мы туда переходили. Здесь грунт не так хорош, как на рейде; у нас переломился якорь, и мы должны были его оставить.
Наш флот состоит из 8 кораблей, 1 фрегата под начальством вице-адмирала Сенявина, имеющего флаг на корабле «Твердом», и контр-адмирала Грейга на корабле «Ретвизан». Прощай, теперь не обещаю так верно уведомлять тебя. Быть может, роковое ядро или пуля прекратят мою переписку, но... лучше лечь за отечество, нежели умереть от болезни.
Письмо 25
У Дарданелльского пролива. 1807. Март. Письмо сие получишь в виде журнала. До овладения крепостью на острове Тенедос 10 февраля вышли из Корфского канала и плыли вдоль берегов Греции. Прошли незначительный остров Итаку... 11 февраля миновали большой остров Сан-Мавро... 12 февраля пролетели также мимо цветущего острова Занта — сада Ионических островов. Вот и каменистый остров Чериго, в древности Цитера, похожий более на скалу. Не знаю, что внутри хорошего на сем острове, а наружность не пленительна. Какой причудливый вкус был у Венеры выбрать такое ужасное место для трона любви! Видно, во все времена любовь имела свои прихоти и своенравие! Эти то странности обворожили мечтами пленительного воображения влюблённых, и они на каменной Цитере находили
свое блаженство! Надо сознаться, что греки пополняли сильным воображением свои картины, — участь Истории... Подумаешь, что вся Греция есть верх красоты природы; но, увидевши страну, узнаешь, что это есть не более как идеал воображаемый.
У мыса Матапана, оконечности Европы, штилевали несколько часов. Наконец подул попутный ветер; 13 февраля прошли мимо острова Кандии...
15 февраля адмирал привел нас к острову Идра, в древности Гидра. Тут я стоял на якоре для ожидания обещанных корсаров от жителей сего острова. Остров — совершенно голый камень, но жители коммерциею чрезвычайно богаты: они имеют отлично устроенные суда, красивые, легкие на ходу и хорошо вооружены. Это — архипелагские англичане. На противолежащем берегу наливались водою. Можно ли без какого-то чувства грусти видеть берега Греции, занятые турками... И эта-то страна досталась в удел сим жестоким притеснителям, угнетающим до того, что греки потеряли свой хотя непостоянный, но живой и пылкий характер…
Слух пронесся... что англичане прорвались в Дарданеллы, и адмирал ночью 21 февраля полетел к Дарданеллам. Наш флот увеличился двумя корсарами из Идры. Ветер беспрестанно крепчал; мы не убавляли парусов и едва успевали считать острова, мелькающие мимо нас. Лоцман «Рафаила», для нашего корабля взятый с острова Идры, старик лет 60-ти, но свежий, с седыми усами, с бритой головой, в получалме, только что успевал нам сказывать: «Вот огонь на острове Зео, вот вправе Андрос, влеве большой остров Негропонт». Днем 22 февраля острова виднелись в разных направлениях, и к вечеру пришли к острову Митилена — лучший остров Архипелага, — от которого недалеко до Дарданелл. Всю ночь шли под малыми парусами. 23 февраля Увидели остров и крепость Тенедос. К нам присоединился английский корабль, и мы в линии баталии прошли мимо крепости Тенедоса, не сделав ни одного выстрела. Турки, как из благодарности, не стреляли даже и по последнему кораблю. У самого Дарданелльского пролива стали на якорь подле английской эскадры, стоящей тут в числе 8 кораблей под командою вице-адмирала Дукворта. Англичане уже прорвались обратно сквозь Дарданеллы со значительною потерею, не сделав никакого существенного вреда (если можно назвать только вредом сожжение одного неготового корабля и брика) против той выгоды, какую бы могли иметь два соединенных флота, составляющие 16 линейных кораблей, против самой столицы Турции. Турки, не сделав ни одного выстрела при прорыве англичан в Мраморном море, не потеряли даром времени. Дукворт плавал в Мраморном море, а они укрепили Дарданелльские крепости так ужасно, что англичане, проходя обратно в Архипелаг, потерпели большую потерю в людях. Корабли их были пробиты ужасной величины мраморными ядрами. Мачты на двух кораблях едва удержались от падения, — так гибельны были выстрелы огромных пушек, лежащих на платформах, а не на станках, и стреляющих почти по горизонту воды. Точно как будто они показали туркам, чего им надо бояться. Адмирал наш убеждал возобновить снова прорыв, но никакие убеждения не заставили согласиться Дукворта, хотя известный контр-адмирал Сидней-Смит был нашего мнения. Дукворт утверждал, что это было невозможно исполнить, тем более что он имел препоручение в Египет. Мы сердились на англичан, что они не дождались нас в прорыве через Дарданеллы и потом отказались действовать соединенно. Во всю продолжающуюся войну с французами они явно действовали для себя; но или планы их дурно были обдуманы, или слабо исполняемы, только почти ни одно их предприятие не имело успеха. Как будто в наказание им сгорел их 74-пушечный корабль «Аякс» за три дня до нашего прихода. Пожар на море ужасен, он случился в довольно крепкий ветер, и людей много погибло. Весь английский флот оставил Дарданеллы марта 1-го, и мы остались одни властелинами Архипелага.
Письмо 26
Тенедос. 1807, марта 12-го. Поздравь нас со взятием крепости Тенедос с 90 пушками, находящимися на ней, лежащей в 15 верстах от Дарданелльских крепостей! С приобретением сей крепости мы овладели надежным и покойным пунктом в военном отношении, с прекрасною пресною водою, как самой важной надобностью для флота. Марта 2-го контр-адмирал Грейг[Алексей Самуилович Грейг, сын С. К. Грейга. В русско- турецкую войну 1806—1812 гг. командовал отрядом кораблей а Афонском и Дарданелльском сражениях. В 1816—1833 гг. главный командир Черноморскою флота и военный губернатор Николаева и Севастополя.] со своим кораблем и нашим фрегатом «Венус» отправлен был окружить остров. Мы стали на дальний пушечный выстрел и потребовали сдачи. Комендант решительно отказал. Во время переговоров дул такой жестокий ветер, что мы, стоя на трех якорях, едва выкинуты на голый остров, усыпанный кругом каменьями, и, что всего ужаснее, на половину пушечного выстрела от крепости и в таком невыгодном положении, что ни одна из наших пушек не могла действовать против крепости, тогда как вся батарея крепостная могла действовать в корпус корабля. Кают-компания освещалась с выхода из Корфы гораздо лучше: мы имели гостей на кораблях—2 баталиона Козловского полка; у нас было 2 роты; офицеры занимались, по обыкновению, в кают-компании, и никто не представлял о нашем положении. Кому же было известно критическое положение корабля, тот молчал, знав, что пособить рассказом невозможно, а только поселить в команде один страх... Мы отделались благополучно. Ветер всю ночь дул с ужасною силою, корабль стоял, как в гавани, без малейшей качки. К утру ветер стих, и мы уже были вне опасности. Весь флот присоединился к нам. 8 марта высажен был десант в двух колоннах...
Всем десантом командовал контр-адмирал Грейг...
Корабль наш первый открыл огонь по крепости, и в короткое время маленькая крепость замолчала. Мичман Салморан поднял на ней русский флаг; колонны уже заняли шанцы, расположенные перед городом... Свезены были с кораблей медные картаулы, а крепость сильно была атакована с моря и с берега... Комендант убедился в слабости своей обороны, к вечеру спустил турецкий флаг... Из всего флота один только наш корабль участвовал в сражении; мы потеряли два убитых и пять раненых. Вообще потеря и в десанте не простиралась выше 80 человек. Я был свободным зрителем, командуя шканечною батареею: по малому калибру выстрелы бы наши были незначительны.
Это первое дело, где я услышал свист ядер и за то так был оглушен, что на другой день только стал слышать, а шум в голове остался навсегда. Мы имели более 20 пробоин и 2 подводные.
12 марта... адмирал[Д. Н. Синявин] посетил наш корабль и изъявил нам свою благодарность за содействие во взятии крепости.
Мы ему отвечали 9 пушечными выстрелами и криком «Ура»... Турецкий гарнизон много потерпел от выстрелов вашего корабля. Турки называли нас «ужасным черным кораблем»: ты помнишь, что мы выкрашены были в одну узкую полосу...
Письмо 27
Тенедос. 1807, апреля 6-го. Остров Тенедос в окружности не более 30 верст, весь ровный; одна только гора — к северу, на которой устроен телеграф; оттуда-то прелестный вид острова; Дарданелльский пролив весь виден, и всякое движение там уже на телеграфе замечено...
Весь остров команды кораблей разделили на дачи; тут находится скот корабельный, и очень забавно слышать от караульных, что это — дача корабля «Твердого», это — корабля «Рафаила» и других...
Письмо 28
Тенедос. 1807, мая 14-го. После военных трудов отдыхали почти целый месяц. А весь гордый караул из 2 кораблей, сменяемый через 2 недели, стоял у самых Дарданелл, около необитаемого острова Мавры, предохраняя остальной флот. К нам прибыли 2 корабля: «Уриил» и «Елена», и мы составляем 10 кораблей. Турецкий флот также стоит под самыми крепостями, и всякий почти день прибавлялись их корабли, так что их составилось 10 кораблей и 6 фрегатов. Но, чтобы их вызвать из-за крепостей, сделали фальшивые отряды нескольких кораблей и отправляли в крейсерство к острову Митилена. Потом произвели высадку на острове Лемнос... Десантом командовал наш капитан Д. А. Лукин; брат [Второй брат автора «Писем» - Захарий Иванович Панафидин. Они вместе заканчивали учёбу в Морском корпусе, в одно время получали офицерские звания] был у него адъютантом. Турок загнали в крепость; кораблю «Елена», окружив крепость с моря, удалось завладеть купеческим кораблем, стоявшим под крепостью... Крепость надо было взять временем; вице-адмирал прислал фрегат «Кильдюйм» с повелением, что если крепость не сдастся, то воротиться в Тенедос. Сильными маневрами заставили турок выползть из своих пор, и мы, взявши без потери десант на корабли и с главным запасом, возвратились ко флоту.
10 мая, получа попутный ветер, быстро атаковали турецкий флот, вышедший из-за крепостей [Это было известное Дарданелльское сражение, в котором о нашей стороны было 10 кораблей, а флот турецкого капудан-паши состоял из 8 кораблей, 6 фрегатов, 4 шлюпов, 1 брига, 1 лансона и 50 канонерских лодок. Сражение окончилось нашим успехом, И неприятельский флот понес сильное поражение.]. Жаль, что атака произошла незадолго до захождения солнца. Вначале турки построились в линию, и течением, идущим из пролива, отдаляло их от крепостей; они скоро заметили свою ошибку и при нападении нашем спустились... и, как ветер был слаб, кинули якоря. Стремительная атака наша была ужасна; потеря людей в турецком флоте простиралась до человек, но рангоуты их были целы, оттого что паши люди, желая более сделать вреда, стреляют в корпус корабля, но эта стрельба не выгодна: неприятель, желающий уйти и имея целый рангоут, всегда сможет успеть в том. Турки и успели. Ветер стал крепче; они отрубили канаты и шли под защитой своих крепостей. Жаль, что атака произведена была не решительно. Все корабли стремились вперед, а задние оставались свободными. Корабль «Уриил» так близко шел к своему противнику, что сломал утлегар, и когда велели с моря стрелять, то отвечали, что не по ком. Турки убрались в палубу. Не знаю, почему этот корабль не был абордирован, — мысль была совершенно ложная, что турки зажгут свои корабли; от чего бы то ни было, но «Уриил» шел далее, и этот корабль, который уже ужасался защищаться, успел уйти под крепости. Нашему кораблю контр-адмиральскому «Ретвизану» досталось атаковать отделившийся корабль. У «Ретвизана» разорвало пушку; он прекратил сражение, мы дрались тогда борт о борт; но наш корабль и со сломанными парусами шел лучше неприятельского и прошел перед носом его. В это время явился корабль «Сильный» с правой стороны у нас. Мы должны были уступить место ему, как кораблю, лежащему правым галсом, — и так нас течением отдалило от неприятельского корабля. Между тем стемнело — и турецкие крепости открыли по нам огонь. Все это заставило прекратить сражение. Наш корабль так отдалило, что к утру мы не могли участвовать опять в сражении против неприятельских кораблей, еще не ушедших за крепость. Турки были наказаны за свою смелость и должны были выйти из-за крепостей... Но они сохранили все корабли. Но и нам должно бы в сем сражении уничтожить флот: если бы мы стреляли по мачтам, тогда сбитые турецкие корабли не могли бы уйти, и поутру довершили бы их поражение. По сему случаю адмирал отдал приказ, чтобы пальба была произведена на авось. Гребной турецкий флот, прокравшись вдоль берега, пробовал сделать десант на Тенедос, но был отбит. Так кончилось первое отражение турок от Тенедоса, которым, кажется, располагали французские офицеры. За несколько дней можно было видеть в трубу на Анатольском берегу большую кавалькаду и между ними и в европейских мундирах, долго рассматривавших положение флота.
Потеря наша была чувствительна в сем сражении в командире Игнатьеве: он убит ядром в голову. 12 мая со всеми военными почестями он предан был земле в греческом монастыре Тенедоса.
При всем уме и познаниях своих он не приобрел особенной к себе привязанности ни офицеров, ни даже нижних чинов. Его обращение было вежливое, но никогда искреннее. Со всем тем флот потерял в нем ученого морского офицера [Вот что пишет про смерть А. И. Игнатьева в своих «Воспоминаниях» П. П. Свиньин: «В 6 часов (11 мая) показался сигнал на «Сильном», извещавший о потере своего капитана. Я долго не хотел верить, — так страшился правды, но почувствовал всю горесть по приезде капитан-лейтенанта Шишмарева... Шишмарев сказывал, что никогда покойник не бывал столь покоен и хладнокровен, как во время сражения. Поражая неприятельский корабль, который совершенно замолчал от ударов «Сильного», он намеревался взять его абордажем и, подошед к шкафуту, делал свои приказания, как вдруг роковое ядро поразило его в голову: несчастный упал на месте и испустил дух, имея едва время правою рукою сделать приметное движение к сердцу. Капитан-лейтенант заступил его место». Далее Свиньин рассказывает о похоронах Игнатьева 12 мая на о. Теиедосе... Г. М. Мельников рассказывает в своем «Дневнике», что «когда, в следующем месяце, высажен был нa острове Тенедос турецкий десант... то турки, воспользуясь случаем и известясь через одного грека о месте погребения покойного нашего командира, отрыли его тело, с которого отобрали себе в добычу все платье и украшение гроба... сожгли сей труп вместе с умерщвленным ими попом означенной греческой церкви и тем греком, который показал им место погребения покойного командира...».]. Потеря наша в сем сражении убитых и раненых до 90 человек.
Письмо 29
Тенедос. 1807, июня 5-го. Весь остальной май и начало июня мы были покойны. Турки не выходили из крепостей. В Константинополе от недостатка хлеба произошел бунт. Селим был свергнут с престола, и Мустафа заступил его место. В турецком флоте по сему случаю слышна была пальба. У нас становился недостаток в провизии, но фруктов и вина было много. Виноград на острове поспел в таком изобилии, что и матросы были уже прихотливы. Днище сгоревшего английского корабля прибило к самому острову; мы воспользовались сим случаем: доставали из обгоревшего трюма бочки с провизиею, и так были счастливы, что достали прекрасно сохраненную в бочке солонину, как видно, заготовленную для офицеров сего несчастного корабля.
Пушки также были вынуты, но для употребления они не годились. Адмирал предназначил перелить их в ядра.
С нами едва не случилось подобного несчастия. Капитан[Д.А. Лукин] у нас ужинал; это продлило долее обыкновенного ужин и оттого мы и спаслись: почувствовали запах из констапельской, бросились... туда, нашли там, в каюте артиллерийского офицера, черное белье, разные письменные бумаги и недокуренную трубку, которой огонь зажег белье и бумагу; все уже тлелось. Если бы ужин был ранее, офицеры разошлись бы спать; тогда огонь взял бы силу, а потушить его почти невозможно. Этот случай доказывает, что Устав, написанный Великим Петром, не совсем исполняется: ты знаешь, что курить трубку назначено место в кают- компании, а часовой у фитиля есть канонер, который не смел отказать своему лейтенанту. Как строго должно смотреть за огнем на корабле: нет бедствия ужаснее на море, как пожар. Разумеется, лейтенант был наказан, — этот офицер марал свой мундир; он даже был исключен из кампании.
Уцелевшая от пожара при взятии крепости турецкая баня, по страсти русских к баням, была очень приятна. Ловкий грек привел ее в порядок, и я с удовольствием бывал в ней. Баня состоит из нескольких комнат, в которых разная температура воздуха; печи согревают стены, и за стенами их не видать, и от стен, как от каменки, шел пар, когда брызнешь на нее воду... Так прошло время от Дарданелльского сражения до сражения при острове Лемносе.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам
зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
