История Русского флота

НЕЛЬЗЯ не обратить внимания на то, что с годами роман А.Новикова-Прибоя все менее и менее удовлетворяет вкусам взыскательного читателя. С сегодняшних позиций особенно отчетливо видно, как искреннее стремление автора романа показать антинародную сущность самодержавного бюрократизма, но основанное на неглубоком анализе объективных условий развития событий привело к искажению действительности.

Не берусь предугадывать общественную реакцию, но возьму на себя смелость сказать, что глубокое, без всякого сомнения, знание А. Новиковым-Прибоем огромного фактического материала и одноплановость романа вступили в противоречие и направили весь пафос произведения не против истинных виновников катастрофы, а против части офицерского состава эскадры, и в первую очередь против ее командующего.

Можно возразить, что Рожественский в романе выведен как обобщенный тип адмирала, что это в конце концов художественное произведение. Все это так. Но тогда было бы разумнее изменить фамилию, как. например, в отношении лиц, выведенных под именами мичмана Воробейчика и лейтенанта Вредного. Но автор не сделал этого, видимо, будучи непоколебимо уверенным в том, что "чудовище", нарисованное им на мостике флагманского корабля, целиком соответствует своему прототипу.

И действительно, в свое время трактовку образа Рожественского как главного виновника Цусимской катастрофы критики считали большим достижением А.Новикова-Прибоя. Сергеев-Ценский даже называл этот образ "монументальным".

Каким видел А. Новиков-Прибой героя своего романа, становится понятно из интервью, данного писателем в 1940 г. корреспонденту газеты "Красный флот": "Через всю книгу провожу я мысль о том, что Рожественский был трусом и бездарным человеком".

Надо отдать "должное" автору "Цусимы". Пронести эту мысль через все произведение оказалось делом нелегким, хотя бы уже потому, что адмирал не был ни тем, ни другим.

В романе автор дает Рожественскому далеко не лестную характеристику. За очень редким исключением, это "сумасшедший бык", "бешеный адмирал", "буйствующий сатрап", "бездарный командующий", "дуролом", "тупоголовый дьявол" и далее в том же духе. И венчает все фраза: "Что Рожественский был дураком, все мы знаем".

Убеждать читателя в этом А. Новиков-Прибой начинает с первых же страниц романа. Причину во многом не ясного до сих пор "Гулльского инцидента", происшедшего в ночь на 9 октября 1904 г. на Доггер-Банке, он видит в неспособности командующего управлять эскадрой, в том, что тот, поддавшись панике, навел ее на собственные корабли и совершил еще ряд ошибок. Однако и до революции, и даже в послеоктябрьское время появлялось немало публикаций, довольно аргументированно доказывающих присутствие в ту злополучную ночь на Доггер-Банке японских миноносцев. Часть критиков считали, что А. Новиков-Прибой не располагал этими материалами. Это неправда! Все факты были известны еще при его жизни.

Официальная версия не содержит фактов причастности к этому событию японцев. К большому удовлетворению английского правительства и... русского. Ибо истина могла вовлечь Россию в новый очаг международной напряженности, на этот раз на Западе. Высказанное позже предположение, что русское правительство в тот период потребовало от своих свидетелей "придержать язык за зубами", выглядит достаточно правдоподобным.

Автор "Цусимы" отрицает всякую возможность присутствия на Доггер-Банке японских миноносцев. Это его право. Он не считает нужным даже ознакомить нас с результатами работы международной следственной комиссии, состоявшей из представителей Великобритании, Франции, США, Австро-Венгрии и России, которая так и не сумела за два месяца своей деятельности установить, какие же цели атаковали русские корабли.

Обвиняя Рожественского в том, что последний оставил расстрелянных им рыбаков без помощи, автору все же не следовало бы игнорировать мнение комиссии по этому вопросу: "После обстоятельств, предшествовавших инциденту, и тех, которые его произвели, по окончании стрельбы не было данных предполагать, что опасность, которой избежал эшелон, прекратилась..." 1.

Касаясь разделения эскадры в Танжере на два отряда, один из которых пошел вокруг Африки, а другой Суэцким каналом, А. Новиков-Прибой пишет: "Правильно ли поступил Рожественский, разделив свою эскадру по частям? Наши офицеры высказывались по этому поводу по-разному... Но, по-видимому, никто из них не мог как следует разобраться в соображениях командующего".

Это кажется маловероятным. Но сам автор, который, по его собственным словам, "о Цусимском бое перечитал все, что только было написано русскими и иностранными авторами", обязан был знать, что глубина Суэцкого канала не превышала осадки новых броненосцев, поэтому их пришлось вести вокруг Африки. А направляя устаревшие корабли кратчайшим путем через канал, Рожественский сохранял ресурсы их механизмов и давал возможность произвести более или менее сносный ремонт в портах Средиземноморья, чего были лишены корабли основных сил. Могли ли не понимать этого офицеры?

Описанию стоянки на Мадагаскаре отведена значительная часть романа. В художественном отношении это лучшие страницы его первой книги. И потому остается только сожалеть, что самому важному событию этого периода - решению дальнейшей судьбы эскадры - автор посвящает лишь несколько строк: "Мальчишка" (так Рожественский называл буксирный пароход "Русь".-В. П.) во все время нашей стоянки только тем и занимался, что под полными парами носился в Таматаву. По-видимому, командующий эскадрой усиленно обменивался телеграммами с Петербургом".

Что означает здесь слово "по-видимому"? Ведь А.Новиков-Прибой, рабочая над романом, не мог не ознакомиться с перепиской командующего?

На Мадагаскаре Рожественский получил следующее указание: "...теперь, когда Порт-Артур пал в первая эскадра уничтожена, обязанности второй эскадры увеличились, в она должна всецело восстановить наше положение на море и препятствовать сообщению неприятельской действующей армии со своей страной. Если настоящее положение второй эскадры не позволяет выполнить этой задачи, то лучше отправить на подкрепление все суда, оставшиеся в Балтийском море". 2

Автор "Цусимы" сообщает нам краткое содержание этой телеграммы, совершенно справедливо критикуя ее нелепость, но лишает нас возможности узнать ответ Рожественского:

"1. С имеющимися в настоящее время в моем распоряжении силами не имею надежды восстановить преобладающее положение на море.

2. Посылать на подкрепление отряд, состоящий из устарелых, разрушающихся судов и частию судов плохой постройки, напротив значит только увеличить ответственность эскадры.

3. Моя единственно возможная задача пройти во Владивосток с наилучшими судами и, базируясь на него, действовать на сообщения неприятеля" 3.

Как видно из этой телеграммы, командующий всецело отдавал себе отчет в сложившейся расстановке сил, а отнюдь не рвался в бесперспективную авантюру в погоне за лаврами победителя.

В 1907 г. следственная комиссия по выяснению обстоятельств Цусимского боя, тщательно изучив все материалы, придет к аналогичному выводу: "...с получением известий об уничтожении первой эскадры Тихого океана лица, стоявшие во главе Морского министерства, не доложили государю о действительном соотношении сил противников, исключавшем возможность успеха для нашей эскадры в открытом бою с японским флотом" 4.

Нет никаких сомнений, что Рожественский осознавал это гораздо глубже и лучше других. По его мнению, единственная надежда на прорыв была в скорейшем движении вперед. В то время японские корабли после непрерывной 11-месячной кампании нуждались в ремонте, к которому они смогли поочередно приступить только в ноябре 1904 г. Рожественский с самого начала планировал прибытие эскадры на Дальний Восток в декабре 1904 г. Но выход под предлогом усиления эскадры отложили на целый месяц, а затем ее задержали на Мадагаскаре. "Мальчишка" не напрасно носился в Таматаву. В многочисленных телеграммах командующий настойчиво требовал разрешения на движение вперед не позднее 10 января, указывал, что каждый день задержки стратегически не допустим, пытался убедить, что незначительная прибавка сил не возместит потери драгоценного времени.

Автор "Цусимы" обходит эту переписку молчанием, ибо ее содержание явно противоречит создаваемому им в романе образу бездарного авантюриста.

Рожественскому было категорически предписано ждать небольшой отряд капитана 1 ранга Добротворского, который прибыл на Мадагаскар только 1 февраля. Тут еще возникли недоразумения с германскими угольными транспортами. На то, чтобы их уладить, ушли драгоценные недели. И лишь в первых числах марта корабли оставили наконец берега Мадагаскара. Тем самым был упущен и этот шанс.

Автор "Цусимы" обвиняет Рожественского в перегрузке броненосцев углем. Но он не мог не знать того, что по заключению следственной комиссии новые броненосцы имели "большую строительную перегрузку" при "малом размере угольных ям". Говоря, что командующий упрямо тащил за собой "бесполезные транспорты" и плавмастерскую, он не мог не знать также, что согласно выводу все той же комиссии Владивосток был совершенно "не готов к приему эскадры". Порт, например, не располагал ни одним запасным 305-мм стволом и мог снабдить корабли едва ли половиной боевого комплекта. Не имел доков необходимого размера и мастерских.

Морское министерство и Министерство иностранных дел не поддержали предложения Рожественского овладеть каким-либо островом в Восточно-Китайском море и уже оттуда действовать, сообразуясь с обстановкой. Кстати, впоследствии выяснилось, что подобный шаг японский штаб рассматривал как наиболее вероятный.

Из романа мы узнаем весьма смутно или не узнаем вовсе того, что позднее следственная комиссия признает за далеко не второстепенные причины катастрофы.

Что практика в стрельбе была невозможна из-за недостатка снарядов, которые берегли для боя, да и самих снарядов в распоряжении морского ведомства... просто не было. Промышленность едва справлялась с заказами действующей армии.

Эскадра не имела возможности заниматься тактическими эволюциями из-за опасения серьезных поломок механизмов. Любая из них, требующая привлечения портовых средств, уже не могла быть исправлена, так как ни одно государство не предоставило бы Рожествен- скому даже гвоздя из-за опасения, 'быть обвиненным в нарушении нейтралитета.

Снабжение эскадры было "затрудненным до чрезвычайности", а сам командующий "находился под постоянным давлением местных колониальных властей, Морского министерства и Министерства иностранных дел"; "условия плавания делали невозможной боевую подготовку".

Относительно стоянки кораблей у берегов Вьетнама А. Новиков-Прибой пишет: "Стоянка наша в бухте Камранг, вопреки ожиданиям многих, затянулась. Предполагали, что здесь мы только перегрузим уголь... и пойдем дальше. Но Морское министерство, с которым Рожественский сносился по телеграфу через Сайгон, имело какие-то свои соображения. По-видимому, командующий получил распоряжение ждать эскадру контр-адмирала Небогатова".

Снова "по-видимому". Автор "Цусимы" тщательно избегает ссылок на переписку Рожественского. До революции ее не опубликовали, не желая открыть обществу глаза на действительное положение дел. Остается только сожалеть, что и в наше время переписка А. Новикову-Прибою не. потребовалась.

Из Камранга Рожественский телеграфировал: "По-видимому, японский флот близко, получаем беспроволочные телеграммы, нам непонятные. Если эскадра нужна еще Владивостоку... то необходимо идти немедленно, не ожидая Небогатова. Потеря одной недели была бы трудно поправима... Если же поздно уже высылать эскадру во Владивосток, то необходимо возвратить ее а Россию - без базы она существовать долго не может" 5.

В ответ он получил указание присоединить к эскадре отряд Небогатова и заверения в том, что Владивосток снабжен всем необходимым для действий флота.

Участь 14 тысяч человек была окончательно решена. Подчиняясь приказу "всецело восстановить наше положение на море", адмирал вел эскадру к ее и своему трагическому финалу.

Автор "Цусимы" не считает нужным сообщить читателю обо всех этих "пустяках". Он продолжает накладывать новые штрихи на зловещий образ Рожественского, используя даже эскадренные слухи. Как, например, о якобы имевшем место столкновении адмирала с неким лейтенантом Э. М.

Трудно судить, какой характер в действительности носило это столкновение. Может статься, что его и не было или даже самого лейтенанта Э. М. не существовало в природе. Тем не менее эта сомнительная история дала почему-то А. Новикову-Прибою право задать читателю вопрос: "Не скрывается ли под его (Рожес.твенского.. - В. П.) внешней храбростью душа труса?"

В свое время некоторые русские газеты писали, что Рожественский вешал матросов на эскадре десятками.. Впоследствии они были немало сконфужены тем, что адмирал .за весь поход не утвердил ни одного смертного приговора.

Но, видимо, для придания большей убедительности образу кровожадного царского сатрапа автору "Цусимы" недоставало именно такого штриха. В третьей главе 4-й части романа он пишет -"Того матроса, который подрался с доктором, арестовали, и его, вероятно, казнят" (хотя автор прекрасно анал, что этого не случилось. Во-первых, как участник похода; во-вторых, как исследователь, знакомый хотя бы с этой телеграммой Рожественского: "Если движение эскадры... будет надолго задержано, дисциплина будет расшатана вконец. За самые тяжкие преступления нет наказаний... Смертною казнью команды деморализовались бы окончательно" )6.

Тотальной критике в романе "Цусима" подвергается едва ли не каждый шаг Рожественского после оставления эскадрой бухты Ван-Фонг. .Думается, здесь, нет нужды анализировать действия адмирала. Одни обвинения против командующего при достаточно внимательном изучении отпадают сами собой, другие до сегодняшнего дня вызывают споры ("Знамя", 1988, № 10; "Морской сборник", 1989, № 2.).

Позднее следственная комиссия обратит внимание на один любопытный штрих, который на разные лады неоднократно повторяется в ее заключительном документе: :"Из Камранга Рожественскому не хватило мужества прямо сказать о неготовности эскадры..." По мнению комиссии, "открытое, мужественное слово Рожественского мoглo бы остановить эскадру, предотвратить погром, но слово это сказано не было".

А могло ли "открытое, мужественйое слово Рожественского" остановить погром? Цепь предыдущих событий говорит против этого. В Петербурге были прекрасно осведомлены о том,что "эскадра годится только для демонстрации". Слепая надежда на случай, ложное понимание престижа власти и главным образом существующая политическая система, при которой важнейшие государственные вопросы зависели от произвола отдельных лиц, - все это и побуждало правительство "гнать" эскадру дальше.

Новиков-Прибой пишет:

"Гальванер Голубев мечтал вслух: - Добраться бы до Владивостока, и сговориться бы с армией. Тогда, можно. будет повернуть руль лево на борт и прямым сообщением на Петербург. Жар-ко будет многим. Кто-то вставил:

- Теперь бы повернуть эскадру на шестнадцать румбов.

Голубев возразил:

- Ничего из этого не вышло бы. Армия все свои надежды возлагает на нас. Скажут, подвели мы ее. И народ будет смотреть на нас как на виновников поражения..."

Если подобный вывод автор вложил в уста матроса, мог ли он быть приемлем для вице-адмирала?

Да, Рожественский не нашел в себе мужества предотвратить неизбежную катастрофу и повернуть обратно эскадру; за движением ее следили миллионы людей, убежденных пропагандой в том, что флот, за плечами которого блестящее прошлое, накоНец-то преподаст врагу должный урок.

Поэтому ему и пришлось услышать потом, что он, а не кто иной, является основным виновником поражения России,. что он трус, что под его началом была огромная сила, которой он не сумел распорядиться, что победа была в его руках. Да мало ли что еще пришлось выслушать до конца своих дней опальному адмиралу...

14 мая 1905 г. в 13 часов 49 минут эскадра вступила в бой...

О поведении командующего и его штаба в бою А. Новиков-Прибой пишет: "Только матросы стояли на своих местах... А из командного состава одни присели на корточки, другие опустились на колени. И сам адмирал Рожественский, этот гордый и заносчивый человек, скрываясь от осколков, постепенно сгибался все ниже и ниже. Наконец, перед огнем своего противника он вынужден был стать на колени. Он первый подал такой пример другим".

Автор не указывает источник, откуда им почерпнуты сведения для столь яркого : эпизода. Но, видимо, сознавая его сомнительность, А.Новиков-Прибой помещает э примечании донесение лейтенанта Кржижановского, который "показывает немного по-иному". Ни о каких коленях там, разумеется, нет и речи, но ведь примечание читает далеко не каждый.

Читатель из книги не видит, что Рожественский был тяжелоранен (Прим.- В. П.) уже через 30 минут после начала боя. А. Новиков-Прибой же пишет: "Рожественский имел несколько ранений: под правой лопаткой, в правом бедре, в левой пятке и на лбу. Из всех ран самой серьезной была последняя, но адмирал находился в полном сознании". Трудно не усомниться в том, что человек, из головы которого японские врачи в Сасебо раньше двух месяцев не решались извлечь обломок черепной кости, находился в "полном сознании".

Флотские офицеры, профессионально изучавшие историю, увидели глубокое заблуждение автора "Цусимы", основанное на том, что русская эскадра имела реальные шансы на успех и что не кто иной, как Рожественский, свел эти шансы к нулю.

В своих заблуждениях А. Новиков-Прибой был искренен. Давая в 1934 г. интервью корреспонденту японской газеты, он сказал:

"О достоинствах Того, как стратега и тактика, мне трудно говорить, зная только о его действиях в Цусимском сражении, но о некоторых его ошибках я могу сказать. При встрече с русским флотом, перед самым боем, он начал перестраивать свой флот.., опытный флотоводец никогда этого не сделал бы. Если бы Рожественский воспользовался этим маневром Того, то неизвестно, чем бы закончился бой" (???)

В 1938 г. И. Амурский выступил в газете "Красный флот" с критической статьей "Цусиму" надо переделать". Она касалась главным образом изображения в романе русских артиллеристов. Смысл ответной статьи А. Новикова-Прибоя сводился к следующему: если бы русские артиллеристы стреляли с той эффективностью, которую им приписывает критик, русская эскадра обязательно должна была бы победить (???)

Какое произведение могло бы в некоторой степени дополнить роман "Цусима", заставить читателя думать и составлять о том или ином герое свое личное представление?

Вряд ли есть необходимость писать что-то новое. Сразу же после войны было опубликовано немало воспоминаний участников этого похода. Думается, наибольший интерес среди них может вызвать трилогия Владимира Семенова - "Расплата", "Бой при Цусиме", "Цена крови". Книга эта выдержала не одно издание, была сразу же переведена на английский, немецкий, французский. шведский, итальянский и другие языки. Остается только сожалеть, что последний раз она выходила у нас еще до революции. Правда, А. Новиков-Прибой сделал многое, чтобы представить В. Семенова "приверженцем адмирала", "самым ловким и хитрым офицером", который "из всякого пакостного дела мог выйти сухим как гусь из воды".

Даже здесь автор "Цусимы" не смог обойтись без недомолвок. Взять хотя бы такие слова: "Он (Семенов. - В. II.) пользовался расположением жены одного знаменитого адмирала, у которого служил адъютантом". Отбросим двусмысленный намек. Этим знаменитым адмиралом был не кто иной, как... С. Макаров. Мог ли он держать подле себя плохого офицера? Чрезвычайно сомнительно!

Сам капитан 2 ранга В. Семенов заслуживает того, чтобы сказать о нем хотя бы несколько строк. Он командовал миноносцем в Порт-Артуре. Будучи старшим офицером крейсера "Диана", участвовал 28 июля 1904 г. в бою в Желтом море. После боя "Диана" ушла в Сайгон. Семенов не соблазнился положением интернированного, которое не просто давало право провести беззаботно остаток войны в Сайгоне, но и обязывало его к этому. Покинув крейсер, он тайно пробрался в Россию и поступил на эскадру Рожественского, чтобы принять дальнейшее участие & войне. Если А. Новиков-Прибой считает подобное хитростью, то эта хитрость какого-то особого свойства.

Из романа мы узнаем, что суда над Рожественским потребовало "общественное мнение" и что адмирала "проклинала вся страна". На самом же деле он сам, а не кто иной, требовал суда над собой. В то время почти все считали его жертвой авантюристической политики государства. По Новикову-Прибою адмирал отказался от возвращения на Родину кружным путем через Европу лишь потому, что "убоялся всесветского позора и корреспондентов иностранных газет".

Весьма сомнительно, чтобы этот человек вообще чего-нибудь мог убояться, тем более корреспондентов. В отличие от "инженера Васильева", призвавшего матросов готовиться к боям с самодержавием, но отправившегося в Россию кружным, а следовательно, более долгим путем, Рожественский потребовал своей отправки во Владивосток и совершил далеко не безопасное путешествие по охваченной революционными волнениями Транссибирской магистрали, в окружении "ненавидящего" его народа.

Здесь нельзя не привести несколько выдержек из трилогии Семенова. Как во всяких мемуарах, в них, вероятно, есть элемент приукрашивания, но с действительностью приводимые ниже эпизоды вряд ли расходятся. Слишком много было тому свидетелей, да и Новиков-Прибой не преминул бы указать на обратное.

"21 ноября (1905 г. - В. П.) ...В 2 ч. 30 м. дня депутация из трех человек. Справляются о здоровье адмирала... Просят... если можно, не подойдет ли "сам" к окну, потому что "народ, прослышавши, собрался". Доложил адмиралу, и он, как был - в тужурке, вышел на площадку вагона. Старший из депутатов (артиллерист, унтер-офицер) стал было говорить речь, что "в таких годах, себя не пожалев, кровь свою пролил, а потому они... всякое пожелание... и дай бог"... но тут окончательно спутался, а кругом закричали: "ура!" - и все полезли вперед. Воспользовавшись мгновением затишья, адмирал крикнул: "Спасибо вам на добром слове! Это - ваш выборный?" и, наклонившись к солдату... обнял его и поцеловал... Рев поднялся в толпе... Поезд медленно тронулся, а они бежали рядом с ним: гремело "ура"; летели вверх картузы и папахи..."

"24 ноября. Около 1 ч. дня пришли на станцию Мысовая... Явился едущий с нами помощник начальника движения и сообщил, что с 2 ч. дня начинается забастовка. Пойдут только поезда с запасными. "Хотя адмирала, кажется, разрешено пропустить"... Сведения его оказались верными. В 2 ч. 20 м. дня нам подали паровоз. Далеко ли уедем?.. Забастовка - всероссийская... 7 ч. вечера. Помощник начальника движения говорит, что не застряли благодаря присутствию адмирала. Наш поезд объявлен воинским. Все прочие задержаны".

"27 ноября. В 2 ч. дня, на станции Тулун, опять собралась около поезда толпа солдат и рабочих. Прислали депутатов просить, чтобы адмирал хоть в окне им показался. Он... вышел на площадку. Спрашивали его: правда ли, что из России не хотели посылать ему подкреплений? правда ли, что Небогатовский отряд в бою вовсе не участвовал, а держался далеко сзади?.. "Измены не было?" - выкрикнул вдруг чей-то пронзительный голос, и чувствовалось, что для всей толпы этот вопрос самый мучительный... "Не было измены! Сила не взяла, да бог счастья не дал!" - решительно отозвался адмирал и, поклонившись, пошел к себе. Вслед ему неслись сочувственные крики: "Дай бог здоровья! Век прожить! Старик, а кровь проливал!.." Поезд тронулся, сопровождаемый громовым "ура".

"В 12-м часу дня прибыли в Самару... Путейцы на вопрос: "Когда же, приблизительно, доберемся до Москвы?" - только рукой машут. Полная анархия... Вдруг - чудо. Узнали откуда-то, что в поезде адмирал Рожественский... Собрались толпы, устроили овацию. Адмиралу трижды пришлось выходить на площадку и раскланиваться. Путь открыт... Около двух часов дня подходили к какому-то полустанку, имея предупреждение, что здесь стоят целых "два боевых" эшелона... Прибежал начальник поезда, бледный, взволнованный... говорит, что у станции по обе стороны сплошная толпа и лучше остановиться добром... Чуть движемся... Но стрелки стоят правильно - дорога свободна... Неожиданно справа и слева несется "ура"... Более 2000 человек громоздятся по насыпи, спотыкаясь, бегут за поездом, кричат, бросают кверху папахи... Оказывается - самарские эшелоны телеграфировали товарищам, что с экспрессом едет адмирал, а потому впереди нам уже нечего опасаться задержек..."

Было бы неверным думать, что автор этой статьи хочет опорочить популярный роман и его автора. "Цусима" долина остаться "Цусимой". Но сегодня, в пору восстановления исторической справедливости, было бы не лишним вернуть нам забытые имена и произведения. Дать читателю материал для объективного понимания трагических событий тех далеких лет. В противном случае все последующие поколения будут переворачивать последнюю страницу "Цусимы" с непоколебимым убеждением автора, "что Рожественский был дураком, все мы знаем".

Думается, было бы далеко не лишним вместо одного из выпусков романа "Цусима" издать у нас наконец-то трилогию В. Семенова. При всех присущих недостатках это произведение помогает лучше понять первопричины поражения.